— Братцы! Какого я гуся убил! Во, смотрите! – крикнул Яша Томилин, ввалившись в ярангу, и с торжествующей улыбкой бросил на низкий столик большую белую птицу.
Все пастухи, сколько их было в помещении, зашевелились. Каждый посмотрел на редкую добычу. Убитая птица переходила из рук в руки. Гусь как гусь, не крупнее всем известного белолобого, но шея покороче. Клюв и ноги красноватые, перья все снежно-белые, а концы крыльев черные.
— А где ты его убил? Как достал этого белого красавца? – посыпались вопросы.
— Да вон там, у Кривого озера! Сижу, значит, в засидке. Летит косяк белолобых. Разворачиваются. Проверяют, присматриваются, где бы присесть. Смотрю, а в голове у них этот беляк. Сначала думал – ! Бывают стаи с лебедями вместе. Только вижу, ростом не вышел, маловат. И кричит как-то не так, странно: «кеаг! кеаг!».
Пригнулся я пониже, припал к земле. Слышу, над самой головой пружинят крылья. Как налетели на меня, я и трахнул дуплетом. Сбил белого, передовика. Вот он, красавчик, полюбуйтесь!
— А может быть ты домашнего гуся зацепил? – выразил сомнение кто-то.
— Тоже скажешь, домашнего! – обиделся Яша. – Где он тут, в тундре, так далеко возьмется? Нет их здесь! Да и не похож вовсе! Летел по всем правилам!
— Вот вы, молодые, удивляетесь, — вмешался в разговор старый пастух якут Гаврило Слепцов. – Белый гусь, прямо невидаль какая! Конечно, для вас это – новая птица. А ведь не так давно, еще на моей памяти, такие водились по всей Колымской тундре. Много их было, и стреляли их, как гуменников. А вот подманивали на белые камни. Хорошо они к ним подсаживались. Тут их и били. Линных, бывало, с моря на берег на лодках выгоняли и тоже били без счету, но уже не из ружей, а просто палками. Вот и перевелись они…
Все еще раз с уважением посмотрели на лежавшую перед ними птицу. Решено было сохранить редкую добычу.
Белый гусь – это ныне почти исчезнувшая с территории . В науке она отнесена к вымирающим. Еще два века назад белый гусь широко гнездился в прибрежной полосе тундры Восточной Сибири, от устья реки Пясина до Берингова пролива. Хищническое истребление этих доверчивых птиц на местах гнездования, а также преследование на зимовке в Америке привели к тому, что их численность резко сократилась. Их ареал все сужался, и к концу прошлого столетия они уже исчезли с низовий Яны, Индигирки, Алазеи и Колымы. До наших дней они сохранились в достаточном количестве лишь на острове Врангеля. Отдельными группами и парами встречаются также на островах против устья реки Колымы, в заливе Певек и на Чукотском полуострове, в западной части северного побережья.
Исчезновение этих теперь уде редких птиц легко объяснить: еще до недавнего времени люди в большом количестве собирали их яйца и беспрерывно преследовали линных, не способных летать гусей. Убивали их в летнюю пору тысячами, что служило существенным подспорьем в питании людей и ездовых собак. Сбор яиц не представлял ни каких трудностей. А охота на белых гусей устраивалась с применением трактора, автомашин и даже вертолета. В конце 50-х годов прошлого века колонию на реке Мамонтовой истребили геологи. Полному исчезновению птиц с такой огромной площади способствовало еще и то, что их беспрерывно преследовали и на зимовке в Америке. Ныне, чтобы уберечь белых гусей от окончательного истребления, государство взяло под охрану их единственную колонию на острове Врангеля, этот редкий памятник Арктической природы. И сейчас здесь, на реке Тундровой, гнездится всего около 25 тысяч пар. А ведь совсем недавно, каких-то пять – семь лет назад, их прилетало сюда в три раза больше, до 150 тысяч птиц.
На их численность влияет не только человек. Очень неблагоприятны для них холодная весна и позднее таяние снега.
Прилетают белые гуси на остров Врангеля в третьей декаде мая. В ветреную и ясную погоду они идут обычно на большой высоте ломаными растянутыми шеренгами. Подходят к острову с юго-востока, со стороны мыса Шмидта. Этот воздушный путь наиболее короток. При тумане все гусиные стаи летят над самой землей. Селятся белые гуси по сухим участкам дриадово-ивняковой, с примесью разнотравья, тундры и в долинах близ мелких озер и речушек. В колониях иногда бывает до 500-600 пар птиц и более. Никто их здесь не тревожит.
Чтобы защитить потомство от злейшего врага – песца, белые гуси нередко располагают свои поселения около гнезд , которая питается в основном леммингами, а гусиных яиц и птенцов не трогает. Эта сова умело атакует песца и яростно прогоняет его со своего участка, выполняя роль надежного сторожа гусиных колоний. Пернатыми врагами белых гусей можно считать ворона, полярную чайку – бургомистра и особенно поморников, падких до яиц и птенцов.
Ямка в гусином гнезде выстлана сухой травой, мхом и пухом с груди гусыни. В нем обычно бывает 4-6 яиц кремового цвета. Насиживает самка, а самец сторожит. Родители остаются у гнезда до тех пор, пока гусята не окрепнут. Лето в Арктике предельно короткое, и птицы едва успевают уложиться в срок. Выживает всего лишь 40-50 процентов гусят. Как правило, холостые птицы держатся отдельными скоплениями до 500-600 особей. Питаются белые гуси листьями, травой, плодами, ягодами и семенами тундровых растений. Особенно любят они водянику. Не брезгуют и водяными насекомыми. В Америке на пролетах к зимовке иной раз кормятся на полях озимых хлебов.
В августе уже начинаются утренние заморозки. Опаленная ледяным дыханием тундра стремительно желтеет. В сентябре, бывает, задует и шальная пурга. К этому времени белые гуси собираются в огромные тысячные стаи. Порой в туманной мгле косяки кочующих по тундре птиц кажутся движущимися живыми озерами. В середине сентября подгоняемые непогодой гуси уже валом валят к югу. На лету они очень осторожны и строятся клином, цепочкой или диагональю. Часто образуют караваны, смешанные с другими видами гусей. Зимует белый гусь вдоль Тихоокеанского побережья Северной Америки, доходя до Техаса и Мексики. Такой же белый гусь населяет тундры Северной Америки от Аляски, через всю Канаду, до Гудзонова залива. Далее, в Гренландии, живет ближайший родич нашему – более крупный белый гусь.
Порой белые гуси, кочуя, залетают значительно южнее – на Колыму, на Индигирку. Отмечались и отдельные, чрезвычайно редкие залеты далеко на запад, в различные части России.
БЕЛЫЙ ГУСЬ
Если бы птицам присваивали воинские чины, то этому гусю следовало бы дать адмирала. Все у него было адмиральское: и выправка, и походка, и тон, каким он разговаривал с прочими деревенскими гусями.
Ходил он важно, обдумывая каждый шаг. Прежде чем переставить лапу, гусь поднимал ее к белоснежному кителю, собирал перепонки, подобно тому как складывают веер, и, подержав этак некоторое время, неторопливо опускал лапу в грязь. Так он ухитрялся проходить по самой хлюпкой, растележенной дороге, не замарав ни единого перышка.
Этот гусь никогда не бежал, даже если за ним припустит собака. Он всегда высоко и неподвижно держал длинную шею, будто нес на голове стакан воды.
Собственно, головы у него, казалось, и не было. Вместо нее прямо к шее был прикреплен огромный, цвета апельсиновой корки клюв с какой-то не то шишкой, не то рогом на переносье. Больше всего эта шишка походила на кокарду.
Когда гусь на отмели поднимался в полный рост и размахивал упругими полутораметровыми крыльями, на воде пробегала серая рябь и шуршали прибрежные камыши. Если же он при этом издавал свой крик, в лугах у доярок звонко звенели подойники.
Одним словом, Белый гусь был самой важной птицей на всей кулиге. В силу своего высокого положения в лугах он жил беспечно и вольготно. На него засматривались лучшие гусыни деревни. Ему безраздельно принадлежали отмели, которым не было равных по обилию тины, ряски, ракушек и головастиков. Самые чистые, прокаленные солнцем песчаные пляжи - его, самые сочные участки луга - тоже его.
Но самое главное - то, что плес, на котором я устроил приваду, Белый гусь считал тоже своим. Из-за этого плеса у нас с ним давняя тяжба. Он меня просто не признавал. То он кильватерным строем ведет всю свою гусиную армаду прямо на удочки да еще задержится и долбанет подвернувшийся поплавок. То затеет всей компанией купание как раз у противоположного берега. А купание-то это с гоготом, с хлопаньем крыльев, с догонялками и прятками под водой. А нет - устраивает драку с соседней стаей, после которой долго по реке плывут вырванные перья и стоит такой гам, такое бахвальство, что о поклевках и думать нечего.
Много раз он поедал из банки червей, утаскивал куканы с рыбой. Делал это не воровски, а все с той же степенной неторопливостью и сознанием своей власти на реке. Очевидно, Белый гусь считал, что все в этом мире существует только для него одного, и, наверное, очень бы удивился, если бы узнал, что сам-то он принадлежит деревенскому мальчишке Степке, который, если захочет, оттяпает на плахе Белому гусю голову, и Степкина мать сварит из него щи со свежей капустой.
Этой весной, как только пообдуло проселки, я собрал свой велосипед, приторочил к раме пару удочек и покатил открывать сезон. По дороге заехал в деревню, наказал Степке, чтобы добыл червей и принес ко мне на приваду.
Белый гусь уже был там. Позабыв о вражде, залюбовался я птицей. Стоял он, залитый солнцем, на краю луга, над самой рекой. Тугие перья одно к одному так ладно пригнаны, что казалось, будто гусь высечен из глыбы рафинада. Солнечные лучи просвечивают перья, зарываясь в их глубине, точно так же, как они отсвечивают в куске сахара.
Заметив меня, гусь пригнул шею к траве и с угрожающим шипением двинулся навстречу. Я едва успел отгородиться велосипедом.
А он ударил крыльями по спицам, отскочил и снова ударил.
Кыш, проклятый!
Это кричал Степка. Он бежал с банкой червей по тропинке.
Кыш, кыш!
Степка схватил гуся за шею и поволок. Гусь упирался, хлестко стегал мальчишку крыльями, сшиб с него кепку.
Вот собака! - сказал Степка, оттащив гуся подальше. - Никому прохода не дает. Ближе ста шагов не подпускает. У него сейчас гусята, вот он и лютует.
Теперь только я разглядел, что одуванчики, среди которых стоял Белый гусь, ожили и сбились в кучу и испуганно вытягивают желтые головки из травы.
А мать-то их где? - спросил я Степку.
Сироты они…
Это как же?
Гусыню машина переехала.
Степка разыскал в траве картуз и помчался по тропинке к мосту. Ему надо было собираться в школу.
Пока я устраивался на приваде, Белый гусь уже успел несколько раз подраться с соседями. Потом откуда-то прибежал пестро-рыжий бычок с обрывком веревки на шее. Гусь набросился на него.
Теленок взбрыкивал задом, пускался наутек. Гусь бежал следом, наступал лапами на обрывок веревки и кувыркался через голову. Некоторое время гусь лежал на спине, беспомощно перебирая лапами. Но потом, опомнившись и еще пуще разозлившись, долго гнался за теленком, выщипывая из ляжек клочья рыжей шерсти. Иногда бычок пробовал занять оборону. Он, широко расставляя передние копытца и пуча на гуся фиолетовые глаза, неумело и не очень уверенно мотал перед гусем лопоухой мордой. Но как только гусь поднимал вверх свои полутораметровые крылья, бычок не выдерживал и пускался наутек. Под конец теленок забился в непролазный лозняк и тоскливо замычал.
«То-то!..» - загоготал на весь выпас Белый гусь, победно подергивая куцым хвостом.
Короче говоря, на лугу не прекращался гомон, устрашающее шипение и хлопанье крыльев, и Степкины гусята пугливо жались друг к другу и жалобно пищали, то и дело теряя из виду своего буйного папашу.
Совсем замотал гусят, дурная твоя башка! - пробовал стыдить я Белого гуся.
«Эге! Эге! - неслось в ответ, и в реке подпрыгивали мальки. - Эге!..» Мол, как бы не так!
У нас тебя за такие штучки враз бы в милицию. - «Га-га-га-га…», - издевался надо мной гусь.
Легкомысленная ты птица! А еще папаша! Нечего сказать, воспитываешь поколение…
Переругиваясь с гусем и поправляя размытую половодьем приваду, я и не заметил, как из-за леса наползла туча. Она росла, поднималась серо-синей тяжелой стеной, без просветов, без трещинки, и медленно и неотвратимо пожирала синеву неба. Вот туча краем накатилась на солнце. Ее кромка на мгновение сверкнула расплавленным свинцом. Но солнце не могло растопить всю тучу и бесследно исчезло в ее свинцовой утробе. Луг потемнел, будто в сумерки. Налетел вихрь, подхватил гусиные перья и, закружив, унес вверх.
Гуси перестали щипать траву, подняли головы.
Первые капли дождя полоснули по лопухам кувшинок. Сразу все вокруг зашумело, трава заходила сизыми волнами, лозняк вывернуло наизнанку.
Я едва успел набросить на себя плащ, как туча прорвалась и обрушилась холодным косым ливнем. Гуси, растопырив крылья, полегли в траву. Под ними спрятались выводки. По всему лугу были видны тревожно поднятые головы.
Вдруг по козырьку кепки что-то жестко стукнуло, тонким звоном отозвались велосипедные спицы, и к моим ногам скатилась белая горошина.
Я выглянул из-под плаща. По лугу волочились седые космы града. Исчезла деревня, пропал из виду недалекий лесок. Серое небо глухо шуршало, серая вода в реке шипела и пенилась. С треском лопались просеченные лопухи кувшинок.
Гуси замерли в траве, тревожно перекликались.
Белый гусь сидел, высоко вытянув шею. Град бил его по голове, гусь вздрагивал и прикрывал глаза. Когда особенно крупная градина попадала в темя, он сгибал шею и тряс головой. Потом снова выпрямлялся и все поглядывал на тучу, осторожно склонял голову набок. Под его широко раскинутыми крыльями тихо копошилась дюжина гусят.
Туча свирепствовала с нарастающей силой. Казалось, она, как мешок, распоролась вся, от края и до края. На тропинке в неудержимой пляске подпрыгивали, отскакивали, сталкивались белые ледяные горошины.
Гуси не выдержали и побежали. Они бежали, полузачеркнутые серыми полосами, хлеставшими их наотмашь, гулко барабанил град по пригнутым спинам. То здесь, то там в траве, перемешанной с градом, мелькали взъерошенные головки гусят, слышался их жалобный призывный писк. Порой писк внезапно обрывался, и желтый «одуванчик», иссеченный градом, поникал в траву.
А гуси все бежали, пригибаясь к земле, тяжелыми глыбами падали с обрыва в воду и забивались под кусты лозняка и береговые обрезы. Вслед за ними мелкой галькой в реку сыпались малыши - те немногие, которые еще успели добежать. Я с головой закутался в плащ. К моим ногам скатывались уже не круглые горошины, а куски наспех обкатанного льда величиной с четвертинку пиленого сахара. Плащ плохо спасал, и куски льда больно секли меня по спине.
По тропинке с дробным топотом промчался теленок, стегнув по сапогам обрывком мокрой травы. В десяти шагах он уже скрылся из виду за серой завесой града.
Где-то кричал и бился запутавшийся в лозняке гусь, и все натужнее звякали спицы моего велосипеда.
Туча промчалась так же внезапно, как и набежала. Град в последний раз прострочил мою спину, поплясал по прибрежной отмели, и вот уже открылась на той стороне деревня, и в мокрое заречье, в ивняки и покосы запустило лучи проглянувшее солнце.
Я сдернул плащ.
Под солнечными лучами белый, запорошенный луг на глазах темнел, оттаивал. Тропинка покрылась лужицами. В поваленной мокрой траве, будто в сетях, запутались иссеченные гусята. Они погибли почти все, так и не добежав до воды.
Луг, согретый солнцем, снова зазеленел. И только на его середине никак не растаивала белая кочка. Я подошел ближе. То был Белый гусь.
Он лежал, раскинув могучие крылья и вытянув по траве шею. Серый немигающий глаз глядел вслед улетавшей туче. По клюву из маленькой ноздри сбегала струйка крови.
Все двенадцать пушистых «одуванчиков», целые и невредимые, толкаясь и давя друг друга, высыпали наружу. Весело попискивая, они рассыпались по траве, подбирая уцелевшие градины. Один гусенок, с темной ленточкой на спине, неуклюже переставляя широкие кривые лапки, пытался взобраться на крыло гусака. Но всякий раз, не удержавшись, кубарем летел в траву.
Малыш сердился, нетерпеливо перебирал лапками и, выпутавшись из травинок, упрямо лез на крыло. Наконец гусенок вскарабкался на спину своего отца и замер. Он никогда не забирался так высоко.
Перед ним открылся удивительный мир, полный сверкающих трав и солнца.
Если бы птицам присваивали воинские звания, то этому гусю следовало бы дать адмирала. Все у него было адмиральское: и выправка, и походка, и тон, каким он разговаривал с прочими деревенскими гусями.
Ходил он важно, обдумывая каждый шаг. Он всегда высоко и неподвижно держал длинную шею, будто нес на голове стакан воды.
Одним словом, Белый гусь был самой важной персоной в деревне. В силу своего высокого положения жил он беспечно и вольготно. На него засматривались лучшие гусыни деревни; ему принадлежали лучшие песчаные отмели.
Но самое главное — то, что плес, на котором я устроил приваду, Белый гусь считал тоже своим. Из-за этого плеса у нас с ним давняя тяжба. Он меня просто не признавал. То он кильватерным строем ведет свою гусиную армаду прямо на удочки. То затеет всей компанией купание как раз у противоположного берега.
Много раз он поедал из банки червей, утаскивал куканы с рыбой. Делал это не воровски, а все с той же степенной неторопливостью. Очевидно, Белый гусь считал, что все в этом мире существует только для него одного и, наверное, очень бы удивился, если бы узнал, что сам-то он принадлежит деревенскому мальчишке Степке, который, если захочет, оттяпает Белому гусю голову, а Степкина мать сварит из него щи со свежей капустой.
Однажды весной, когда я пришел на свое любимое место ловить рыбу, Белый гусь уже был там. Увидев меня, он зашипел, раскинул крылья и двинулся на меня. Подбежавший Степка объяснил, что сейчас у гуся гусята, вот он и бросается на всех.
— А мать-то их где? — спросил я Степку.
— Сироты они. Гусыню машина переехала.
Только теперь я разглядел, что одуванчики, среди которых стоял Белый гусь, ожили и сбились в кучу и испуганно вытягивают желтые головки из травы.
Как-то раз, когда я был на своей приваде, я не заметил, как из-за леса наползла туча, потом налетел вихрь; сразу вокруг все зашумело, и туча прорвалась и обрушилась холодным косым ливнем. Гуси, растопырив крылья, полетели в траву. Под ними спрятались выводки. Вдруг по козырьку кепки что-то стукнуло, и к моим ногам скатилась белая горошина.
Гуси замерли в траве, тревожно перекликаясь.
Белый гусь сидел, высоко вытянув шею. Град бил его по голове, гусь вздрагивал и прикрывал глаза. Когда особенно крупная градина попадала в темя, он тряс головой и снова выпрямлялся.
Туча свирепствовала с нарастающей силой. Гуси не выдержали и побежали, а град гулко барабанил по их пригнутым спинам. То здесь, то там слышался жалобный призывный писк гусят. А к моим ногам скатывались уже не круглые горошины, а куски наспех обкатанного льда.
Туча умчалась так же внезапно, как и появилась. Под солнечными лучами белый "запорошенный луг на глазах темнел, оттаивал. В поваленной мокрой траве, будто в сетях, запутались иссеченные гусята. Они погибли почти все.
Луг, согретый солнцем, снова зазеленел. И только на его середине никак не растаивала белая кочка. Я подошел ближе. Это был Белый гусь. Он лежал, раскинув могучие крылья и вытянув по траве шею. Серый немигающий глаз глядел вслед улетающей туче. По клюву из маленькой ноздри сбегала струйка крови.
Все двенадцать пушистых «одуванчиков», целые и невредимые, толкаясь и давя друг друга, высыпали наружу из-под крыла Белого гуся. Весело попискивая, они рассыпались по траве, подбирая уцелевшие градины. Перед ними открывался удивительный мир, полный сверкающих трав и солнца.
Полевые признаки . Общий гусиный облик, сравнительно некрупные размеры, белая окраска с черными вершинами крыльев позволяют отличать белого гуся на расстоянии от других гусеобразных. Особенно четки признаки этих гусей на лету, когда ясно видны на концах крыльев темные пятна, образованные черными первостепенными маховыми. На лету строятся углом, шеренгой или диагональю. Иногда на лету слышен их резкий, высокого тона крик, который можно передать как "геув" или "кеаг", звучащими слитно. В некоторых случаях летят вместе с белолобыми гусями или канадскими казарками (по наблюдениям в Америке). Определения белых гусей на лету по встречам их в вершине угла (Кесслер, 1851) сомнительны, возможно это были альбиносы.
В противоположность многим другим гусям при приближении наблюдателя к гнезду самец и самка не улетают и даже не убегают, а спокойно отходят от гнезда, останавливаются невдалеке и начинают щипать траву, негромко переговариваясь между собою. Стоит только отойти от гнезда, как гуси снова возвращаются на него (Тугаринов, 1941). Эта их особенность дает возможность истреблять и взрослых гусей и полностью забирать их кладку. Но во время миграций они крайне осторожны, и нет никакой возможности приблизиться на выстрел к пасущейся стае (Артоболевский, 1926).
Ареал . В Восточной Сибири - о-в Врангеля и, возможно, но мало вероятно, некоторые места побережья Чукотки. В Северной Америке от Аляски до Гудзонова залива, Баффиновой Земли и северных частей Западной Гренландии. Зимует отчасти в Японии. Главные же места зимовок находятся вдоль тихоокеанского побережья Северной Америки до Луизианы, Техаса и Мексики.
Характер пребывания . Белый гусь - гнездящаяся и пролетная птица. Однако хорошо выраженный весенний пролет наблюдался лишь вдоль ледовитоокеанского побережья Чукотки в районе мыса Шмидта (мыс Северный).
Биотоп . На о-ве Врангеля сухие участки тундры близ мелких озер и речек.
Численность . На о-ве Врангеля гуси многочисленны (Портенко, 1937). В пределах СССР вымирающая птица.
Размножение . Образование пар наблюдалось еще во время миграций, на материке. В это время и затем позже в гнездовых колониях самцы держатся около самок и часто ходят вокруг них, своеобразно покачивая головою и издавая особые глухие звуки. На о-в Врангеля прилетают в стаях, где пары, однако, наметились, и сейчас же приступают к размножению. Однако далеко не каждый год оказывается благоприятным для размножения. В годы с запоздавшими веснами, с возвратом холодов и снегопадов или вовсе не размножаются, или же размножаются только немногие пары, количество же яиц в кладке снижается. Гнездятся белые гуси колониями то небольшими в 15-20 пар, то огромными в 1000 пар и более. Колония от колонии располагается в 1-2 км. В таких колониях среди гусиных гнезд попадаются гнезда белых сов, около которых гуси вполне безопасны от нападения четвероногих хищников.
Гнездо белого гуся представляет собою небольшое углубление во мху, выстланное сухими стебельками трав и незначительным количеством пуха. Кладка состоит из 3-6, чаще из 3-5 яиц желтовато-белого или кремового цвета с размерами 63,2-88 х 41,8-57,2 мм (Тугаринов, 1941). Яйца откладывается в начале июня. Насиживание начинается с откладки первого яйца.
Около 10 июня на о-ве Врангеля в кладках находили уже все яйца с эмбрионами. Насиживает одна самка, которая, сходя с гнезда, тщательно прикрывает их сухими стеблями травы. Благодаря ничтожной высоте гнезда яйца, прикрытые сухой растительностью, совершенно незаметны. Гусак находится поблизости или же стоит у гнезда. В случае, если часть кладки гибнет или забирается, самка докладывает новые яйца. При гибели же всей кладки повторно яйца не откладываются, и пара выходит из ряда размножающихся птиц (Портенко, 1937).
В районе мыса Шмидта, начиная со 2 июня, происходила разбивка на пары и, хотя после исчезновения почти всей массы пролетных оставались еще отдельные пары и особи, тем не менее ни гнезд, ни яиц найдено не было и лишь допускалась возможность размножения здесь белых гусей (Артоболевский, 1926).
Таким образом, в текущем столетии гнездование белых гусей нигде на материке Сибири достоверно не установлено, хотя имеются неопределенные указания на редкие встречи их в гнездовое время в прибрежных тундрах к востоку от Чау некой губы (Тугаринов, 1950). Есть основания полагать, что отдельные пары или мелкие колонии, пытающиеся обосноваться на материке, помимо человека, разоряются также и четвероногими хищниками, что и лимитирует в настоящее время возможности гнездованья белого гуся на побережьях Ледовитого океана. Наблюдений над временем вылупления молодых и их ростом не имеется.
Линька. Как у других гусей, имеется полная летняя линька, по осенней материалов нет. Первыми с середины июля начинают линьку холостые и неполовозрелый, не гнездившиеся в данном сезоне птицы. На время линьки они скопляются массами или в устье рек, или на морских побережьях. Данных о линьке взрослых семейных и молодых не имеется. Окончательный снежно-белый наряд надевается, по-видимому, на четвертый год. В наряде третьего года частично еще сохраняются серые перья предшествующего года (Артоболевский, 1926).
Питание
. Основной пищей белых гусей является растительная; состоит она из листьев, плодов, семян и ягод тундровых растений. Особенно охотно поедаются ягоды водяницы Empetrum nigra
(Тугаринов, 1941). Из животных организмов для питания используются небольшие беспозвоночные пресноводных и морских побережий, а также мелководий. На пролете и зимовках (в Америке) кормятся на озимых полях.
Основными врагами белого гуся являются четвероногие хищники, крупные чайки и поморники, уничтожающие его яйца и пуховиков.
Хозяйственное значение. Вследствие редкости экономическое значение белого гуся ничтожно, но в местных условиях о-ва Врангеля в больших количествах собираются его яйца и линяющие птицы. Так как такое примитивное использование белого гуся даже при всех его ограничениях здесь приведет к тому же, что случилось на материке, т. е. к полному исчезновению его с острова, необходимо теперь же тем или иным способом вовлечь его в домашний оборот, иначе при разрушении крупных колоний с мелкими оставшимися очень легко справятся четвероногие и пернатые хищники, а также и ездовые собаки.
Размеры и строение. У самцов и самок длина тела 584-736 мм; длина крыла 365-455 мм; длина клюва 49,5-60 мм; вес 2-2,25 кг (Тугаринов, 1941 и 1950). Клюв короче головы, в профиль постепенно суживается к вершине. Ноготок занимает всю вершину клюва, не свисая над подклювьем. Зубцы по краям надклювья сбоку хорошо заметны. Длинные крылья достигают концов хвоста. Округлый хвост состоит из 8 пар рулевых. Цевка длинная.
Окраска
.
Пуховик. Спинная сторона серовато-оливковая, блестящая. Брюшная светло оливково-желтая. Лоб, щеки и горло бледно желтые.
Молодая птица сверху пестрая бледно рыжевато-серая. Верх головы, ее бока, верх шеи светло-серые со светлыми каемками перьев. Верхние кроющие крыла пепельно-серые, каждое перо с белой каймой. Первостепенные махи буровато-черные. Рулевые белые с серым налетом. Шея снизу, зоб и бока сероватые с расплывчатыми пестринами. Брюшная сторона белая. Клюв темно-серый, с возрастом краснеющий, ноги зеленовато-серые также изменяющиеся в цвете с возрастом. После каждой линьки птица становится все более и более белой, а окончательный взрослый наряд и мясная окраска клюва приобретаются не ранее как после четвертой осенней линьки.
Взрослые самец и самка. Общая окраска оперения снежно-белая, но первостепенные маховые черные, а их кроющие пепельно-серые. Как уже отмечено в свое время (Артоболевский, 1926), оперению белых гусей, как и лебедей и многих отдельных особей водоплавающих, свойствен особый ржавый налет, возникающий от растворенных в воде минеральных солей и не имеющий никакого отношения к диагностике этого вида.
Клюв мясного цвета. Ноготок серый. По разрезу рта идет черная полоса, суживающаяся к углу рта и вершине клюва. Ноги мясного цвета или мясо-красные. Радужина у белого гуся коричневая.
Литература: Птицы Советского Союза. Г. П. Дементьев, Н. А. Гладков, Ю. А. Исаков, Н. Н. Карташев, С. В. Кириков, А. В. Михеев, Е. С. Птушенко. Москва - 1952
Loading...