“История, сокровищница наших деяний, свидетельница прошлого, пример и поучение для настоящего, предостережение для будущего”
Мигель де Сервантес
Лев Николаевич Гумилев (1912 – 1992) родился 1 октября 1912 году в семье поэтов серебряного века Николая Гумилева и Анны Ахматовой .
С раннего детства Лев Николаевич почувствовал на себе всю горечь семейной и народной трагедии на изломе истории. В девятилетнем возрасте он теряет отца, расстрелянного чекистами по ложному обвинению в антисоветской деятельности. Детские и юношеские годы Гумилева прошли в годы революции и гражданской войны.
Две революции 1917 года до неузнаваемости изменили политическое лицо страны. Анархическая по своей сути февральская революция, свергнувшая царское правительство, посеявшая хаос и возродившая к жизни разрушительную силу черни, рано или поздно должна была вылиться в кровавую трагедию гражданского противостояния, что и произошло после того, как к власти пришли большевики.
Гумилев с детства отличался любознательностью и критическим умом. В немалой степени этому обстоятельству способствовали занятия с отцом, знаменитым поэтом начала XX века Николаем Гумилевым. С детских лет Лев Николаевич
пристрастился к книгам. Сначала ему читала бабушка, а уже с 7 лет он научился читать сам. Первыми его любимыми авторами стали Жюль Верн, Майн Рид, Александр Дюма, Вальтер Скотт, Гюстав Эмар, другие писатели-романтики. Именно это увлечение историческими произведениями, затронувшими детский ум, стали отправной точкой, превратившейся в цель всей жизни Гумилева.
Выбранный с детства Гумилевым путь историка привел его в 1934 году на исторический факультет Ленинградского университета. Однако закончить его он не успел. В 1935 году Гумилев был исключен из университета, а уже в 1936 году арестован, но вскоре выпущен на свободу и восстановлен в университете. Учеба Гумилева продлилась недолго. В 1938 году он вновь был взят под стражу, по стандартному для тех
времен обвинению в антисоветской деятельности и осужден на пять лет. Досидеть срок ему так и не дали. Дело Гумилева было отправлено на доследование, а сам осужденный переправлен в Ленинград. Так Лев Николаевич оказался в “Крестах”.
Почему так произошло, объясняется просто. Кому-то в верхах НКВД показалось недостойным просто осудить Гумилева, и он потребовал подвести его под “расстрельную” статью –“подготовка террористического акта против руководителей страны”. Находясь в заключении, Гумилев продолжал думать над событиями далекого прошлого. Именно в «Крестах» созрела в его уме идея “пассионарности ”, ставшая впоследствии главной теоретической составляющей исторических взглядов Гумилева. С началом Великой Отечественной войны, Гумилев стал сразу же рваться на фронт, но лагерное начальство не отправляло. В конце концов, Гумилев в 1943 году вышел на свободу, и сразу же добровольцем ушел на войну.
Еще, будучи в Норильске, где Гумилев отбывал свой пятилетний лагерный срок, для смеха ради написал на тюремном жаргоне “Историю отпадения Нидерландов от Испании ”, ставшей лагерным фольклором на долгие годы. В этом шутливом произведении проявилась не только историческая прозорливость Гумилева, но его остроумие. После окончания войны, Гумилев экстерном сдает экзамены на университетский курс, и уже в 1948 году успешно защищает кандидатскую диссертацию по истории Хазарского каганата. Защите кандидатской диссертации предшествовали несколько месяцев работы на Алтае, в экспедиции крупнейшего советского археолога Сергея Ивановича Руденко (1885 – 1969) , занимавшейся исследованием ныне всемирно знаменитых Пазырыкских курганов . Однако даже защита диссертации не спасла Гумилева от нового обвинения и нового тюремного срока. В 1949 году он вновь оказался на скамье под-судимых и получил десятилетний срок. Гумилев вышел на свободу только в 1956 году.
Выйдя на свободу, до последних дней своей жизни, Гумилев упорно занимался историей народов, которую он определял как этнологию. Его труды не ложились в общепринятые концепции исторического процесса, поэтому Гумилева не печатали, замалчивали, а иногда и шельмовали, называя его теории антинаучными. Тем, не менее, Гумилев продолжал трудиться, создавая новый взгляд на прошлое человечества.
Научной деятельностью Л.Н. Гумилев начал заниматься довольно рано. После переезда в 1929 году из Бежецка в Ленинград, и после того как по причине социального происхождения его не принимают в университет, он начинает работать в разных организациях. С 1929 по 1934 год Гумилев участвует в летних геологических, археологических и биологических экспедициях. После окончания Великой Отечественной войны, кстати говоря, Гумилев встретил День Победы в поверженном Берлине, он возвращается в Ленинград и экстерном сдает экзамены за четвертый и пятый курсы университета, и в 1946 году поступает в аспирантуру Института востоковедения. Однако, закончить аспирантуру ему так и не дали.
14 августа 1946 года выходит печально знаменитое Постановление ЦК ВКП (б) “О журналах “Звезда” и “Ленинград” , содержавшее разнузданную критику Анны Ахматовой . В результате ее исключают из Союза писателей СССР. Соответственно, и для Льва Гумилева началась полоса новых преследований: его отчисляют из аспирантуры и изгоняют из Института востоковедения. Лето 1948 года Гумилев проводит в Горно-Алтайской археологической экспедиции, по возвращению из которой он получает разрешение от ректора Ленинградского государственного университета А.А. Вознесенского на защиту кандидатской диссертации. Темой своей диссертации Гумилев выбрал “Подробная политическая история первого тюркского каганата ”, которая и стала определяющей в дальнейшей научной деятельности Гумилева, который всю свою жизнь посвятил изучению истории этносов, населявших Евразию.
Уже в первом, по сути, научном труде, Гумилев начал опровергать устоявшиеся каноны, по отношению к истории тюркских и других народов Евразии. В его представлении вырисовывалась совсем другая история, особенно о взаимоотношениях степных, кочевых и оседлых народов. Проблема, поднятая Гумилевым в кандидатской диссертации, была им продолжена и в последующих работах, о которых долгое время нам ничего не было известно. И, только в 1990-е годы мы получили возможность соприкоснуться с теориями и
концепциями, находившимися под запретом.
К одной из них относится концепция Евразийства , идеи которой нашли свое отражение в многочисленных трудах Гумилева. Необходимо заметить, что Гумилев не только отражал идеи Евразийства, но и во многом способствовал обогащению его концептуального содержания. И здесь речь, в первую очередь, надо ввести о таких работах ученого, как “Древняя Русь и Великая степь” , “От Руси к России. Очерки этнической истории” , “Хазария и Каспий” , а также трудах, посвященных истории Тюркского каганата и Золотой Орды. Во все этих трудах Гумилев отстаивал идею о том, что история древних народов степи не до конца изучена, а в имеющихся источниках, их исторический путь отражен в искаженном виде. Поэтому, говорил, необходимо изучать историю не только с социально-экономической и политической позиций, но, прежде всего с точки зрения этногенеза . Что же Гумилев понимал под этим термином? На этот вопрос ученый ответил сам в фундаментальном труде “Этногенез и биосфера Земли” .
“Этногенез, – писал Гумилев, – процесс природный, следовательно, независимый от ситуации, сложившийся в результате становления культуры. Он может начаться в любой момент; и если на его пути оказывается преграда из действующей – культурной целостности, он ее сломает или об нее разобьется. Если же он начинается тогда, когда “земля лежит под паром”, возникающий этнос создает свою культуру – как способ своего существования и развития. В обоих случаях порыв – это слепая сила природной энергии, не управляемая ничьим сознанием ”.
В последующих своих работах, Гумилев проповедовал концепцию, согласно которой исторический процесс определяется естественным ходом развития народов, населяющих нашу планету. И здесь на первый план у Гумилева выходят время , пространство , этнос , и главное – пассионарность . Говоря о пространстве, Гумилев писал: “пространство – это первый параметр, который характеризует исторические события ”. Что касается времени, то Гумилев считал, что время является вторым параметром, в котором происходит формирование, развитие и упадок этносов. А от чего происходят эти процессы, Гумилев объяснил следующим образом: “…начало этногенеза мы также можем гипотетически связать с механизмом мутации, в результате которой возникает этнический “толчок”, ведущий затем к образованию новых этносов. Процесс этногенеза связан с вполне определенным генетическим признаком. Здесь мы вводим в употребление новый параметр этнической истории – пассионарность ”. Вся научная деятельность Гумилева была связана именно с этим понятием. Через призму пассионарности он рассматривал не только историю этносов, но и государств.
“Пассионарность – это признак, возникающий вследствие мутации (пассионарного толчка) и образующий внутри популяции некоторое количество людей, обладающих повышенной тягой к действию. Мы назовем таких людей пассионариями ” – так писал сам Гумилев, объясняя введенный в научный оборот им самим придуманный термин, ставший сегодня одним из основополагающих в решении задач этногенеза.
Но не только проблемы этногенеза и евразийства интересовали Гумилева. В своей научной деятельности Гумилев сделал все возможное для того, чтобы изжить предвзятое неверное мнение о кочевых народах, их связи с Русью. Гумилев сделал большой вклад в переосмысление роли и места Золотой орды в истории средневековой Евразии. Укоренившаяся в историографии идея о том, что золотоордынское иго отбросило Русь на многие века назад по мнению Гумилева, не соответствует истине. “Союз с татарами, – писал Гумилев, – оказался благом для Руси, с точки зрения установления порядка внутри страны ”. Более того, Гумилев считал, что только благодаря татарскому войску Русь смогла сохранить свою независимость и возможность развиваться и дальше, не попав под гнет западных крестоносцев. В подтверждение этого мнения приведем еще одну цитату из того же труда ученого: “Там, где вступали в дело татарские войска, – говорил Гумилев, — крестоносный натиск быстро останавливался. Таким образом, за налог, который Александр Невский обязался выплачивать в Сарай – столицу нового государства на Волге, – Русь получила надежную и крепкую армию, отстоявшую не только Новгород с Псковом. Ведь точно так же благодаря татарам в 70-е годы XIII в. сохранил независимость Смоленск, находившийся под угрозой захвата литовцами…. ”.
Гумилев также не тривиально оценил отношения Руси и Золотой орды. Вот, что они писал об этих отношениях: “Более того, русские княжества, принявшие союз с Ордой, полностью сохранили свою идеологическую независимость и политическую самостоятельность. Например, после победы в Орде мусульманской партии в лице Берке никто не требовал от русских обращения в ислам. Одно это показывает, что Русь была не провинцией Монгольского улуса, а страной, союзной великому хану, выплачивавшей некоторый налог на содержание войска, которое ей самой было нужно ”.
Итог научной деятельности Гумилева впечатляет. Он автор более 220 работ, в том числе нескольких монографий: “Хунну: Срединная Азия в древние времена” (1960), “Открытие Хазарии: (Историко-географический этюд)” (1966), “Древние тюрки” (1967), “Поиски вымышленного царства: Легенда о “Государстве пресвитера Иоанна” (1970), “Хунны в Китае: Три века войны Китая со степными народами” (1974), “Старобурятская живопись: Исторические сюжеты в иконографии Агинского дацана” (1975). В постсоветскую эпоху произошел невероятный взлет популярности ученого, его книги начали издаваться огромными тиражами.
Подводя итоги исследования научной деятельности Гумилева, хочется сказать следующее: Лев Николаевич был и остается выдающимся теоретиком, чьи взгляды, гипотезы и концепции сыграли и продолжают играть ключевую роль в изучении истории Великой степи, Тюркского каганата, Волжской Булгарии, Золотой Орды и русского государства.
Сегодня уже нельзя представить историю без работ Гумилева, они уже давно вошли в золотой фонд научной мысли не только России, но и всего мира. Труды Гумилева сегодня печатаются на многих языках мира, входят в фонды ведущих библиотек и собраний. Вместе с тем, спорных моментов в изложении истории ученого не так уж и мало, и дискуссии вокруг теории пассионарности ведутся и сегодня. Это еще одно подтверждение того, что идеи Гумилева востребованы исторической наукой.
Но воспитывался у бабушки и путём самообразования.
Учитывая, что его отец в 1921 году был обвинён чекистами в участии в белогвардейском заговоре и расстрелян (обстоятельства дела до сих пор не ясны), Л.Н. Гумилёв был причислен властями СССР к категории неблагонадёжных и ему всячески препятствовали поступить в Ленинградский университет, дважды арестовывали и помещали в лагерь, не публиковали статьи, книги и т.п.
О своей гипотезе сам Л.Н. Гумилёв рассказывал так:
«Заключённых было в несколько раз больше, чем их могли вместить по норме тюремные стены... В моей камере в Крестах также тесным-тесно. Заняты не только нары. Спим под ними, на голом асфальтовом полу, в душной потной тесноте, впритык друг к другу. Условия далеко не курортные. Но в них и свои преимущества. Беспрепятственно можно разговаривать с соседом, сотоварищем по несчастью. На нарах днём лежать запрещено, но даже днём можно подлезть под них и, лёжа, размышлять о посторонних предметах. Например, об истории. Интерес к ней по-прежнему не оставлял меня. Но как заниматься наукой в тюрьме, будучи лишённым необходимых книг, бумаги, даже карандаша для записей? И тогда я подумал, а почему бы мне не заняться теорией исторической науки? Ведь это и неплохой способ уберечь мозг от разрушающего воздействия на него однообразных тюремных дум и переживаний.
Однажды из-под нар на четвереньках выскочил наружу молодой с взлохмаченными вихрами парень. В каком-то радостном и дурацком затмении он вопил: «Эврика!».
Это был не кто иной, как я.
Сидевшие выше этажом мои сокамерники, их было человек восемь, мрачно поглядели на меня, решив, что я сошёл с ума: «Ещё один! Чудик!» Такие случаи бывали нередко. Но на этот раз они ошиблись. Они не догадывались, что я минуту назад нашёл ответ на загадку, которая вот уже несколько недель подряд неотступно преследовала меня. Я подступал к ней то с одной, то с другой стороны, но она не давалась мне. Ситуация была тупиковой, и я ощущал себя сущим кретином.
В самом деле, какая сила лежит в основе рождения и гибели этносов - народностей и народов?
В истории нет ни одного этноса, дожившего в своей корневой родовой основе до наших дней. Древние шумеры, хетты, филистимляне, этруски и венеты уступили своё место парфянам, латинам и римлянам, которые выделились из латинов и других италиков. Но и их сменили итальянцы, испанцы, французы и греки (этнос славяно-албанского происхождения), турки, таджики, узбеки и казахи.
Я, кажется, сделал открытие, разгадав, наконец, что лежит в основе этого могучего естественного процесса. Я нашёл пусковой механизм его и дал ему отличное название: «пассионарность» - от латинского слова «passio» - страсть. Я понял, что рождению каждого нового этноса предшествует появление определённого количества людей нового пассионарного склада».
Дёмин В. Н., Лев Гумилёв, М., «Молодая гвардия», 2007 г., с. 10-11.
« На нарах, без книг, без возможности научной критики, он связал обрывки идей, сохранившихся в памяти, в глобальную схему этносов. Кое в чём они похожи на тюркские племена. У Гумилёва есть серьёзные статьи на эту тему. Он любил простодушных варваров и не любил старые гнилые цивилизации. Однажды я увидел его в коридоре Института востоковедения и, не здороваясь, спросил: «Лев Николаевич, чем вам нравится Чингисхан ?» Он ещё короче ответил: «Чингисхан не любил стукачей». Мне нетрудно было перевести это на язык исторических фактов: китайская агентура плела интриги в Великой Степи, мешая племенам объединиться в одну орду и прорваться в «Страну середины».
Померанц Г.С. , От мифологем к вехам реальности, в Сб.: Кто сегодня делает философию в России, Том 2 / Автор-составитель А.С. Нилогов, М., «Аграф», 2011 г., с. 392.
Его теория пассионарности принята далеко не всеми (в том числе из-за того, что ряд гипотез было выдано автором за факты) и постоянно возбуждает дискуссии и новые вопросы. Вот характерный пример:
«... Лев Гумилёв , объясняя всё самым простым способом: вот, сначала происходит толчок космической энергии, запускающий социоэтнический процесс, а потом эта энергия постепенно растрачивается, снижается. Это чересчур упрощённая трактовка, не учитывающая механизмов преобразований. Внутрисистемные отношения меняются в зависимости от того, как меняется со временем продолжающая жить и развиваться система, закономерным образом стремящаяся к своему максимуму. Достигшая определённой сложности и мощности система для своего дальнейшего развития и усиления стремится избавиться от самых активных подсистем, влияние которых становится дестабилизирующим. Ну - бандит-хулиган-здоровый набьёт морду любому, а десяток таких терроризирует всю округу. Но если набрать их тысячу для войны - они будут грызть друг друга, норовить поступать своевольно, не подчиняться приказам, которые им не нравятся. И самые буйные казнятся, несмотря на свои высшие бойцовые качества - чтоб усилить общее бойцовое качество войска. И прежде всего войсковое руководство заботится о дисциплине, абсолютной управляемости, безоговорочном выполнении приказов - пусть будут бойцы хуже, зато войско лучше. Принцип командной игры, а не звёздной. И вот крепкая система сажает на все узлы людей, которые будут лучше исполнять то, что им задано. Плевать, что дурак, лишь бы шёл в ногу. Исполнительность предпочитается таланту. И тогда адмирала Нельсона увольняют с флота, потому что он мешает воровать губернатору - но тот ворует «по чину» и вписывается в отношения системы «Империи», а Нельсон дестабилизирует обстановку. Война? - призовут, убьют, прославят: но в мирное время он лишний».
Веллер М.И. , Кассандра, СПб, «Пароль», 2003 г., с. 84.
«Официозные этнографы во главе с их лидером академиком Бромлеем (да и не только они) всем кагалом навалились на старенького, выпущенного из долгих лагерей, но находящегося под негласным надзором Гумилёва. Лично я помню, как в приватном кругу Лев Николаевич с горькой иронией бормотал: «Эх, Бромлей-Бармалей». В Ленинграде Лев Николаевич жил в старой коммунальной квартире, в большой квадратной комнате. Когда я был у него в гостях (в 1977 году), он сказал мне с усмешкой, кивнув на стену: «Вот, подселили кагебешника, ловит каждое моё слово. Они всё ждут, что я взорвусь и скажу что-нибудь эдакое. Боятся. А чего боятся? Ничего я говорить не собираюсь». И он безнадёжно махнул рукой».
Кацура А.В., В погоне за белым листом, М., «Радуга», 2000 г., с. 279.
Биография и основные труды Л. Н. Гумилёва
Гумилёв Лев Николаевич (1912-1992гг.) - российский историк, географ, доктор исторических (1961) и географических (1974) наук, академик Российской Академии Естественных Наук (1991).
Лев Гумилёв, сын поэтов Серебряного века Анны Ахматовой и Николая Гумилёва, родился в Петрограде в 1912 году. В годы Великой Отечественной войны он в солдатской шинели дошел до Берлина. На его долю выпали тяжкие годы репрессий (известно, что учёный подвергался репрессиям в 1930-50-е гг.), однако сын "врагов народа" выжил и стал ученым с мировым именем. Его главное завещание - необходимость экономического, политического, культурного, духовного сплочения пространства, называемого Евразией, к чему призывает вся тысячелетняя история России.
Гумилёв создал учения о человечестве и этносах как биосоциальных категориях; исследовал биоэнергетическую доминанту этногенеза (назвал ее пассионарностью).
Основные научные труды Льва Николаевича Гумилёва посвящены истории тюркских, монгольских, славянских и других народов Евразии.
Одна из самых востребованными среди читателей является книга Льва Николаевича "Этногенез и биосфера Земли", а также "Степная трилогия". Однако самой читаемой безусловно является "Древняя Русь и Великая степь".
Очень многие знают Льва Николаевича как историка и философа, но до 1960-х гг. он много создавал как поэт, причем многие его работы были на исторические темы.
Этот известный историк и мыслитель в своих книгах пытался проследить историю развития человеческой цивилизации и в своих работах отмечал, что даже самые мощные, великие цивилизации в какой-то момент исчезали из истории – например, цивилизации шумеров, римлян, ацтеков.
Гумилёв проследил невероятно важную закономерность: в тот момент, когда люди перестают быть способными на подвиг, возникает стагнация цивилизации, появляется опасность ее распада. Он назвал способность жертвовать собой пассионарностью и отметил, что чем выше пассионарность, тем сильнее цивилизация, когда же пассионарность уходит из человеческой жизни, тогда исчезает цивилизация, исчезает народ.
Понятие этногенезаСогласно Гумилеву новые этносы возникают не в монотонных ландшафтах - например, собственно степь, ровное до горизонта пространство, сухая равнина, не способствовала генезису ни одного народа, так же как и зона тайги. Этносы возникают на границах ландшафтных регионов, в зоне этнических контактов, где неизбежна интенсивная метисизация, которая, впрочем, не является причиной этногенезов, но добавляет антропологический материал в саму форму контакта и эволюции этноса. Благоприятствует пусковому моменту этногенеза сочетание разных культурных уровней, типов хозяйства, несходных традиций. Общим для истории является принцип разнообразия, которое становится синхронным воспроизведением мозаичности земли, ее этносферы.
Гумилев предлагает представить в качестве наблюдаемого явления планетарного, по Вернадскому, масштаба именно этносферу - особую оболочку геосферы, земной поверхности, включающей растительный, животный миры, геологические и иные процессы, климат, воды и все остальное, что сопутствует жизни. Так ученый пришел к выводу, что этносферу целесообразно рассматривать как одну из оболочек Земли, но с учетом множества различий при взаимодействии этносов с природной средой. Отныне, как говорит Гумилев, исследователям необходимо знать, что межэтнические и исторические коллизии происходят благодаря участию природного, в том числе и мутационного, фона.
Следовательно, этносферу можно понять как серию процессов возникновения этносов в тех или иных регионах: этногенез, расширение первичных субстратов, превращение их в часть этнической истории человечества и диссоциация этносов, то есть распадение этнических коллективов, что не связано с гибелью особей, входивших в исчезнувший этнос, является рекомбинацией, перетасовкой популяций людей - инкорпорацией их в новый этнос. Так, например, испанцы-колонисты в Америке вошли в новые этносы. Идет известный в физике процесс затухания после инерционного толчка.
Такое затухание этносов в этносфере протекает очень медленно, поскольку набранная энергия, а также созданная трудом людей материальная и социальная база развития, политические структуры, опыт управления и прочие атрибуты общественной организации этногенеза противостоят тенденции к упадку. Далее, лучше всего прибегнуть к языку описания ученого, и данный отрывок демонстрирует ту теоретичность, которую при жизни за ним не признавали:
Поскольку на протяжении своей жизни этнос всегда функционирует в рамках какой-либо суперэтнической системы (римский, мусульманский, китайский суперэтносы), происходит "энергетический" обмен с элементами суперсистемы. Это обусловливает колебание импульса движения в некоторых пределах вокруг математической кривой развития, взятой как идеальный случай развития.
Но этнос - не хаос и не бессмысленное разноречие своих элементов; общим для всех случаев множеств является свойство элементов обладать всеми видами активности, приводящими к образованию статических или динамических структур.
Таким образом, этническая целостность есть динамическое существование системы корпускулярного типа, где первоначальный импульс- заряд энергии и пассионарности, воплощающий ее в людях, постепенно расходуется, а энтропия (угасание толчка) непрерывно увеличивается. Поэтому живое вещество по закону энтропии или этническая система, что в данном случае становится реализацией этого закона, должны постоянно удалять накапливающуюся энтропию, обмениваясь с окружающей средой энергией.
Этот обмен регулируется управляющими системами, использующими запасы информации, которые передаются по наследству. Роль управляющих систем в этногенезе играет традиция, которая взаимодействует с общественной и природной формами материи. И тогда отчетливо определяется, что этнос может растратить запас энергии ровно за столь долгое время, на которое сопротивление внешней среды и "плохого" или "хорошего" общественного устройства обрекает его на угасание.
Отсюда следует, что функционирование внешней системы связей этноса может привести как к ускорению развития, так и к спаду и даже табели, если величина обмена превышает некоторое критическое значение, разное, в принципе, для разных моментов жизни этноса.
Гумилев разработал проблему вариантов этнических контактов, возникающих на территориях, заселенных разными этносами. Он различает четыре варианта: сосуществование, ассимиляцию, метисизацию и слияние - когда при контакте забываются традиции обоих первичных компонентов и рядом с двумя предшествующими, или соседствующими, или вместо них возникает третий, новый этнос. Это, по существу, главный вариант этногенеза, так, во всяком случае, возник великорусский этнос. Но обычно такой вариант этногенеза наблюдается достаточно редко. По степени соучастия этносов в контактных образованиях Гумилев различает несколько возможных вариантов. Один из них - вариант "ксении", когда наблюдается, что два различных по динамике этноса задвинуты в один социальный организм, например, фламандцы и валлоны в Бельгии. И вариант "химеры", когда один этнос на уровне спада, надлома другого этноса присваивает себе роль "поглотителя" ниши ослабленного этноса и начинает функционировать в ней в пределах диссонанса, то есть разрушения окружающей среды, родной для надломленного этноса.
Варианты второго уровня, болезненные и для этногенеза и для изучающих проблемы контактов ученых, всегда принимающих сторону какого-либо из этносов, Гумилёв - этнолог-естествоиспытатель рассмотрел на материале Старого и Нового Света.
Импульсом, служащим катализатором начала этногенеза, Гумилёв считал особый вид энергии, своего рода «страсть», которую в отличие от обыденного толкования предлагает называть пассионарностью, и которая есть «уклонение от видовой нормы, но отнюдь не патологическое».
Пассионарность проявляется у человека как непреоборимое стремление к деятельности ради отвлеченного идеала, далекой цели, для достижения которой приходится жертвовать и жизнью окружающих, и своей собственной, именно сила пассионарности создает такие специфические человеческие коллективы, как этносы (народы), а изменение во времени числа пассионариев определяет и возраст этноса, то есть фазу этногенеза.
Пассионарность не может рассматриваться вне этногенеза, а этногенез- без пассионарности.
Рассмотрение этих двух важнейших для Л. Н. Гумилева феноменов составляет основное содержание книги «Этногенез и биосфера Земли». Интересно в связи с этим замечание ученого относительно того, к какому разделу знаний следует отнести предпринятое, им исследование: «Этиогенезы на всех фазах - удел естествознания, но изучение их возможно только путем познания истории, содержащей материал, подлежащий обработке методами естественных наук»
«Этногенез» и «этническая история» - понятия не идентичные. Этногенез, по Л. Н. Гумилёву, не только начальная стадия этнической истории (как это обычно понимается в этнографии) а четырехфазный процесс: возникновение, подъем, упадок и умирание этноса. Гумилёв утверждает всеобщий характер этого четырехфазного развития - и в природе, и в истории, независимо от общественно-экономических формаций, господствующих на той или иной территории.
По Л. Н. Гумилеву, этническая история дискретна (имеет прерывность), и она не есть история развития этносов, а есть история отдельных этносов в сочетании с историей ландшафтов и историей культуры.
Изменения пассионарности в ходе этногенеза создают исторические события. Таким образом, история идет не вообще, а именно в конкретных этносах и суперэтносах, каждый из которых обладает своим запасом пассионарности, своим стереотипом поведения, собственной системой ценностей - этнической доминантой. И потому говорить об истории всего человечества не имеет смысла. Так называемая всеобщая история есть лишь механическая совокупность знаний об истории различных суперэтносов, так как, с этнической точки зрения, никакой феноменологической общности историческое человечество не представляет. Поэтому и все разговоры о "приоритете общечеловеческих ценностей" наивны, но небезобидны. Реально для торжества общечеловеческих ценностей необходимо слияние всего человечества в один-единственный "гиперэтнос".
Однако до тех пор, пока сохраняются разности уровней пассионарного напряжения в уже имеющихся суперэтносах, пока существуют различные ландшафты Земли, требующие специфического приспособления в каждом отдельном случае, - такое слияние маловероятно, и торжество обшечеловеческих ценностей, к счастью, будет лишь очередной утопией, страшной, кровавой, но красивой
От Руси до РоссииБольше всего внимания Гумилев уделил, как ни парадоксально это звучит, истории России. Ее судьбе были посвящены размышления ученого, и даже на тех страницах, где нет ни слова упоминания о ней. Реабилитации исторической преемственности русской цивилизации и русского этноса он посвятил всю жизнь.
Его как историка этнических процессов влекла совершенно не исследованная до него проблема: почему после 1250-х годов Русь, Древняя Русь, часть международного обмена культуры, исчезла с политического горизонта Европы на 250 лет и появилась только в связи с войнами за византийское наследие и вовлечением новооткрытой в Европе монархии - Московии - в коалицию европейских государств, в антитурецкую лигу.
Что произошло за эти 250 лет? На этот единственно важный, по мнению историка-медиевиста, вопрос ответа не было, и внимание историков конца XIX - середины XX века скользило мимо него. Казалось, что трафаретный ответ существует, и этот ответ удовлетворителен. Ответ же был таков: помешали развитию монголы, помешала Орда и иго, но помешали чему и как? Гумилев начал свое исследование с Пушкина, с его исторических представлений о России и Западе, свойственных XVIII веку, и понял, что обыденный, с тех пор затверженный всеми ответ: "Монголы были плохи, потому что были плохи от природы", а "Русь являлась то ли от Бога, то ли от провинциализма своей истории, то ли волею суровых географических обстоятельств стражем Европы от азиатского или кочевого затопления" - не ответ. Ответ был некорректен, а если это так, то почему нет удовлетворительного ответа?
Попытки ответа - вариант объяснения существовали у евразийцев, уехавших после краха Белой армии в Крыму в Прагу, Белград, Париж, но этот ответ нельзя было гласно обсуждать, и во-вторых, их ответ был основан не на чем ином, кроме как на осознании культурно-исторического факта, что Россия всегда была наполовину Азией, Востоком, а наполовину, если не на меньшую часть, Европой.
Себя Гумилев называл профессором по истории XIII века, но ответ ему следовало искать не в предмете своего влечения - истории России, и не в предмете профессиональной ориентации - истории кочевых обществ и народов. Уже в 1938 году он нащупывал ответ во время чтения своих допросных листов дела о контрреволюции, и это чтение убедило его, что источники во все времена, как бы ни были они оснащены доводами, ссылками на слова и свидетельскими показаниями, не являются достоверными - годными для обобщения. Так что ответ не мог лежать на путях еще более досконального изучения источников - все, что было возможно прочесть и интерпретировать, сделали великие предшественники: В. Ключевский, А. Шахматов, А. Пресняков, С. Середонин, А. Лаппо, Данилевский и его современники А. Насонов, написавший книгу "Монголы и Русь", М. Любавский и М. Сафаргалиев.
Он потому и выбрал профессию историка кочевников, что на этом материале можно было изучать историю России с не западных, не европоцентристских позиций, а с точки зрения таких обществ, которые становились объектами критики, не будучи исследованными. На русском языке по истории кочевых народов существовало множество работ, но в основном лингвистических, источниковедческих, и только при начале научной деятельности самого Гумилева окончательно вошли в обиход книги и статьи выдающихся русских монголоведов и тюркологов - Г. Грумм-Гржимайло, В. Вельяминова-Зернова, С. Малова, Н. Катанова, Ф. Корша, Б. Дорна, а также Б. Владимирцова, В. Бартольда,В. Минорского, А. Якубовского и П. Коковцева. Особо необходимо отметить работы учителя Гумилева Н. В. Кюнера, которому он посвятил свою книгу "Старобурятская живопись". Однако связного изучения взаимодействия тюрко-монгольских и иных кочевых народов с Россией не было. Была еще великая французская школа ориенталистики, но и она, за исключением книги Р. Груссе "Империя Степи", которую Гумилев ценил, не удовлетворяла его, так как рассматривала всю историю кочевников как некое суммарное качество, некий бесконечный конгломерат смены кланов и завоеваний. Немецкая и английские школы сосредоточивали свое внимание на хронологиях, фактах, на некоторых проблемах неевропейского характера общественных отношений кочевников и, как правило, смотрели на кочевые народы Восточной Азии как на глубокую периферию Китая, а околороссийских кочевников считали периферией ислама. Об этом писал С. Лэн Пуль, автор книги "Мусульманские династии" (1899).
Опыт сопоставления в одном порядке обозрения источников и фактов этнической истории кочевых народов и России, начиная с хунну, переместившихся на запад, и тюрок и кончая хазарами, монголами, татарами, ойротами и калмыками, дал право ученому на обнародование своего ответа: дело не в народах как таковых, не в их национальных или социальных особенностях, а в чем-то ином, что никогда не становилось объектом пристального изучения.
Не потому монголы, или хунну, или тюрки пошли на запад, что вечно жаждали завоеваний или были "трутнями человечества", как написал о кочевниках француз Виоллс-ле-Дюк (моральная европейская оценка), или что плоскогорья Внутренней Азии всегда испытывали демографическое давление на скудость своих ресурсов (Ф. Энгельс, а затем в значительной степени А. Тойнби - материалистическая оценка, вошедшая в сталинизм, а затем воплощенная у нас в институтах востоковедения или истории в истмат).
Этнолог обнаруживал в истории существование определенной закономерности, которая не зависела от социальных проблем своего времени, от социального или формационного устройства, а являлась частью более общего процесса - некоего антропосферного явления, включавшего в себя историю этносов и историю живой природы, тесно и объемно связанных между собой. История этносов выглядела совершено автономной историей- процессом - по отношению к остальным слагаемым мирового исторического развития: хозяйства, культуры, социальных институтов, религии и так далее.
Обобщая результаты своих исследований по евразийской истории, Гумилев пишет: «Этот континент за исторически обозримый период объединялся три раза. Сначала его объединили тюрки, создавшие каганат, который охватывал земли от Желтого моря до Черного. На смену тюркам пришли из Сибири монголы. Затем, после периода полного распада и дезинтеграции, инициативу взяла на себя Россия: с XV в. русские двигались на восток и вышли к Тихому океану. Новая держава выступила, таким образом, «наследницей» Тюркского каганата и Монгольского улуса.
Объединенной Евразии во главе с Россией традиционно противостояли: на западе - католическая Европа, на Дальнем Востоке - Китай, на юге - мусульманский мир».
Ядро концепции евразийства - в объективном характере единства суперэтноса, единства страны, возникшей на огромной территории от Балтийского моря и Карпат до Тихого океана. Именно поэтому идея евразийства одновременно является для Л. Н. Гумилева критерием оценки тех или иных фигур российского прошлого.
Сложению России, начиная с эпохи Московского государства в XIV веке, Гумилев посвятил много статей и докладов и книгу "Древняя Русь и Великая степь". Однако истории России, от Александра Невского и до церковного раскола XVII века, до Петра I, он не написал как хотел, тем не менее фундамент такой этнологической истории, которая дает ответ на поставленную им задачу, он оставил, и разработка ответа - теперь дело его продолжателей.
Брак родителей фактически распался в 1914, воспитанием занималась его бабушка, в усадьбе которой около Бежецка (Тверская область) прошли детские годы ребенка. Когда мальчику исполнилось 9 лет, его отец был обвинен в участии в белогвардейском заговоре и расстрелян. Позже этот факт не раз служил поводом для политических обвинений «сына врага народа».
В 1926 переехал жить из Бежецка в Ленинград, к своей матери. В 1930 ему отказали в поступлении в Пединститут им. Герцена из-за непролетарского происхождения и отсутствия трудовой биографии. Четыре года ему пришлось доказывать свое право на образование, работая чернорабочим, коллектором, лаборантом. В 1934 поступил на исторический факультет Ленинградского университета, в 1935 его впервые арестовали. Гумилева быстро выпустили, но отчислили из университета. В течение следующих двух лет он продолжал образование самостоятельно, изучая историю древних тюрок и восточные языки. В 1937 его восстановили на историческом факультете, но год спустя вновь арестовали. После долгого следствия осудили на 5 лет ссылки в Норильске. После окончания срока он не мог покинуть Север и работал в экспедиции Норильского комбината. В 1944 ушел добровольцем на фронт и в составе Первого Белорусского фронта и дошел до Берлина.
Сразу после демобилизации Лев Николаевич экстерном закончил исторический факультет Ленинградского университета и поступил в аспирантуру Института Востоковедения. Наученный горьким предыдущим опытом, Гумилев опасался, что на свободе ему долго находиться не дадут, поэтому в сжатые сроки сдал все экзамены и готовил диссертацию. Однако защитить ее молодой ученый не успел – в 1947 его как сына опальной поэтессы исключили из аспирантуры. Научная биография вновь прервалась, Гумилев работал библиотекарем психиатрической больницы, а затем научным сотрудником Горно-Алтайской экспедиции. Наконец в 1948 ему удалось защитить кандидатскую диссертацию по истории Тюркского каганата. Меньше года он проработал старшим научным сотрудником Музея этнографии народов СССР, пока его опять не арестовали. Новый 7-летний срок он провел в лагерях под Карагандой и под Омском. За это время он написал две научные монографии – Хунны и Древние тюрки .
В 1956 вернулся в Ленинград, устроился работать в «Эрмитаж». В 1960 вышла в свет книга Хунну , вызвавшая диаметрально противоположные рецензии – от разгромных до умеренно хвалебных. Докторскую диссертацию Древние тюрки , написанную им еще в лагере, Гумилев защитил в 1961, а в 1963 стал старшим научным сотрудником Института географии при Ленинградском университете, где и проработал до конца жизни. С 1960 начал читать в университете лекции по народоведению, которые пользовались среди студентов огромной популярностью. «Политическая неблагонадежность» перестала мешать его научной карьере, количество опубликованных работ резко увеличилось. Однако его вторую докторскую диссертацию Этногенез и биосфера Земли , защищенную в 1974, ВАК утвердил с длительной задержкой – уже не из-за «неблагонадежности» автора, а из-за «неблагонадежности» его концепции.
Хотя многие взгляды ученого вызывали резкую критику его коллег, среди советской интеллигенции они пользовались все большей популярностью. Этому способствовала не только неординарность его идей, но и удивительная литературная увлекательность их изложения. В 1980-е Гумилев стал одним из самых читаемых советских ученых, его труды издавались большими тиражами. Гумилев, наконец, получил возможность свободно выступать с изложением своих взглядов. Постоянное напряжение, работа на грани сил не могли долго продолжаться. В 1990 он перенес инсульт, но не прекратил научной деятельности. 15 июня 1992 Лев Николаевич Гумилев умер, его похоронили на Никольском кладбище Александро-Невской лавры.
Историки ценят Гумилева прежде всего как тюрколога, внесшего большой вклад в изучение истории кочевых народов Евразии. Он протестовал против распространенного мифа о том, будто кочевые народы играли в истории исключительно роль грабителей и разрушителей. Взаимоотношения Древней Руси и степных народов (в том числе Золотой Орды) он рассматривал как сложный симбиоз, от которого каждый народ что-то выигрывал. Такой подход противоречил патриотической традиции, согласно которой монголо-татары якобы всегда являлись непримиримыми врагами русских земель.
Заслугой Гумилева является внимание к исторической климатологии. Изучая «великие переселения» кочевых народов, ученый объяснял их колебаниями климатических условий – степени увлажненности и средних температур. В советской исторической науке такое объяснение крупных исторических событий не социальными, а естественными причинами казалось сомнительным, тяготеющим к «географическому детерминизму».
После крушения советских идеологических догм, многие идеи Гумилева были открыто приняты российским научным сообществом. В частности, возникла школа социо-естественной истории (ее лидером является Э.С.Кульпин), сторонники которой развивают концепцию Гумилева о сильном влиянии климатической среды и ее изменений на развитие добуржуазных обществ.
Среди «широкой публики», однако, Гумилев известен не столько как кочевниковед и историк-климатолог, сколько как создатель оригинальной теории формирования и развития этносов.
Согласно гумилевской теории этногенеза, этнос – это не социальный феномен, а элемент биоорганического мира планеты (биосферы Земли). Его развитие зависит от потоков энергии из космоса. Под воздействием очень редких и кратковременных космических излучений (за всю историю Евразии их было только 9) происходит генная мутация (пассионарный толчок). В результате люди начинают поглощать намного больше энергии, чем им необходимо для нормальной жизнедеятельности. Избыток энергии выплескивается в чрезмерной человеческой активности, в пассионарности. Под воздействием экстремально энергичных людей, пассионариев, происходит освоение или завоевание новых территорий, создание новых религий или научных теорий. Наличие большого числа пассионариев на одной территории, благоприятной для их размножения, приводит к образованию нового этноса. Энергия, полученная пассионарными родителями, отчасти передается их детям; кроме того, пассионарии формируют особые стереотипы поведения, которые действуют еще очень долгое время.
Развиваясь, этнос проходит, по Л.Н.Гумилеву, шесть фаз (Рис.):
1) фаза подъема : характеризуется резким увеличением числа пассионариев, ростом всех видов деятельности, борьбой с соседями за «свое место под солнцем». Ведущий императив в этот период – «Будь тем, кем ты должен быть». Эта фаза длится примерно 300 лет;
2) акматическая фаза : пассионарное напряжение наивысшее, а пассионарии стремятся к максимальному самовыражению. Часто наступает состояние перегрева – избыточная пассионарная энергия тратится на внутренние конфликты. Общественный императив – «Будь самим собой», продолжительность фазы примерно 300 лет;
3) надлом – количество пассионариев резко сокращается при одновременном увеличении пассивной части населения (субпассионарии). Господствующий императив – «Мы устали от великих!». Эта фаза длится около 200 лет. Именно на этой фазе развития, по Гумилеву, находилась Россия конца 20 в.;
4) инерционная фаза : напряжение продолжает падать, но уже не скачком, а плавно. Этнос переживает период мирного развития, происходит укрепление государственной власти и социальных институтов. Императив этого периода времени – «Будь как я». Длительность фазы – 300 лет;
5) обскурация – пассионарное напряжение возвращается на первоначальный уровень. В этносе преобладают субпассионарии, постепенно разлагающие общество: узаконивается коррупция, распространяется преступность, армия теряет боеспособность. Императив «Будь таким, как мы» осуждает любого человека, сохранившего чувство долга, трудолюбие и совесть. Эти сумерки этноса длятся 300 лет.
6) мемориальная фаза – от былого величия остаются только воспоминания – «Помни, как было прекрасно!». После того как происходит полное забвение традиций прошлого, цикл развития этноса полностью завершается. Эта последняя фаза продолжается 300 лет.
В процессе этногенеза происходит взаимодействие различных этнических групп. Для характеристики возможных результатов такого взаимодействия Гумилев вводит понятие «этническое поле». Он утверждает, что этнические поля, подобно другим видам полей, имеют определенный ритм колебаний. Взаимодействие различных этнических полей порождает феномен комплиментарности – подсознательного ощущения этнической близости или чуждости. Таким образом, есть этносы совместимые и несовместимые.
Исходя из этих соображений, Гумилев выделил четыре различных варианта этнических контактов:
2) ксения – нейтральное сосуществование этносов в одном регионе, при котором они сохранят своеобразие, не вступая в конфликты и не участвуя в разделении труда (так было во время русской колонизации Сибири);
3) симбиоз – взаимополезное сосуществование этнических систем в одном регионе, при котором разные этносы сохраняют своеобразие (так было в Золотой Орде, пока она не приняла ислам);
4) слияние представителей различных этносов в новую этническую общность (это может происходить только под воздействием пассионарного толчка).
Концепция Гумилева ведет к идее необходимости тщательного контроля за процессами общения между представителями разных этносов для предотвращения «нежелательных» контактов.
В последние годы существования СССР , когда учение Гумилева об этногенезе впервые стало объектом публичного обсуждения, вокруг нее сложилась парадоксальная атмосфера. Людям, далеким от профессионального обществоведения, теория пассионарности казалась подлинно научной – новаторской, будящей воображение, имеющей большое практическое и идеологическое значение. Напротив, в профессиональной среде теория этногенеза считалась в лучшем случае сомнительной («цепью гипотез»), а в худшем – паранаучной, методологически близкой к «новой хронологии» А.Т.Фоменко.
Все ученые отмечали, что несмотря на глобальность теории и ее кажущуюся основательность (Гумилев заявлял, что его теория есть результат обобщения истории более 40 этносов), в ней очень много допущений, никак не подтвержденных фактическими данными. Нет абсолютно никаких доказательств, будто из космоса приходит какое-то излучение, последствия которого заметны более тысячи лет. Нет никаких мало-мальски твердых критериев, при помощи которых можно отличить пассионария от субпассионария. Многие этносы планеты «живут» много дольше предписанного теорией Гумилева срока. Чтобы объяснить этих «долгожителей», Гумилеву пришлось, в частности, утверждать, будто нет единой четырехтысячелетней истории китайского этноса, а есть история нескольких самостоятельных этносов, последовательно сменявших друг друга на территории Китая. Никакого «этнического поля» наука до сих пор не знает. В работах Гумилева по истории этногенеза, претендующих на обобщение всей этнической истории, специалисты находят много фактических ошибок и ложных интерпретаций. Наконец, пассионарную теорию Гумилева ученые считают потенциально социально опасной. Обоснование запрета браков между представителями «несовместимых» этносов многие критики расценивают как расизм. Кроме того, теория этногенеза оправдывает межэтнические конфликты, которые, по Гумилеву, являются естественными и неизбежными в процессе рождения нового этноса.
После смерти Гумилева полемика вокруг теории пассионарности в основном прекратилась. Само понятие «пассионарность» вошло в широкий лексикон как синоним «харизмы». Однако идея, будто этносы подобны живым организмам, осталась за пределами как науки, так и массового сознания. Труды Л.Н.Гумилева продолжают переиздаваться крупными тиражами, но их рассматривают скорее как своеобразную научную публицистику, чем научные труды в собственном смысле слова.
Основные труды:Собрание сочинений , тт. 1–3. М., 1991; Открытие Хазарии . М., Айрис-пресс, 2004; Этногенез и биосфера Земли . Л., Гидрометеоиздат, 1990; Этносфера: История людей и история природы . М., Экопрос, 1993; От Руси к России: очерки этнической истории . М., Экопрос, 1994; В поисках вымышленного царства . СПб, Абрис, 1994
Наталия Латова
Евгений Евтушенко написал книгу о Льве Гумилёве. Книга вышла небольшим (к сожалению) тиражом в Красноярске. Публикуем на нашем Портале избранные места
А всё-таки я счастлив,
я всегда писал, что думал,
а не то, что велели.
Л. Н. Гумилёв
Этногенез – это процесс рождения, расцвета, старения и умирания народов (этносов). Первым открыл и описал законы этногенеза русский историк и этнолог Лев Николаевич Гумилёв (1912-1992 гг.). Его открытие дало нам универсальный ключ к пониманию законов исторического процесса. Это очень важно для нас, ибо мало знать историю, её надо понимать. А понимают её сегодня, увы, немногие…
Гумилёв отмечал, что учёные издавна искали ответы на вопросы: почему возникают и исчезают, казалось бы, незыблемые империи и царства, почему одни народы приходят на смену другим, откуда появляются новые культуры и религии? Ответы получались, естественно разные, ибо история многогранна: она может быть историей социально-экономических формаций или военной историей, историей культуры или религии. Историки юридической школы, писал Гумилёв, изучали законы и типы государственного устройства, другие учёные делали упор на индивидуальную психологию. Историки-марксисты рассматривали историю через призму развития производительных сил, как последовательную смену социально-экономических формаций: первобытной, рабовладельческой, феодальной, капиталистической, коммунистической. То есть, как процесс линейный и непрерывный, идущий от низшего к высшему. И это действительно так (пока), если иметь в виду технический прогресс. Не стоит на месте и общество. Социальное развитие – это спонтанное, непрерывное движение по спирали (раньше считалось, что – вверх…).
Но если рассматривать историю наций, т. е. этническую историю человечества, мы увидим, что она прерывна, так как имеет свои «начала» и «концы». «К сожалению, – говорил Гумилёв, – идея дискретности (прерывности) истории не получила всеобщего признания у основной массы, как учёных, так и обывателей, свято верующих, что «завтра будет лучше, чем сегодня».
И, добавим, в этом нет ничего удивительного. Обыватель (в том числе и образованный обыватель) устроен так, что дальше «собственного огорода» он ничего не видит и видеть не хочет. Обывателю кажется, что мир, который он наблюдает, был таким всегда (а если и происходят в нем какие-то изменения, «то это – прогресс»). Видеть историю в движении, дано не каждому. Для этого надо смотреть на нее не с позиций мыши, а с «высоты полета орла». То есть видеть не только историю последних десятилетий или даже веков, а гораздо дальше – видеть колебания истории в течение тысячелетий. И не только в каком-то одном месте, например, в Европе и Средиземноморье (как это делал Маркс и многие другие ученые), но и в Китае, Индии, Центральной Азии – везде.
Во избежание путаницы и бесплодных споров Гумилёв учил наблюдать историю в пяти приближениях.
Приближение № 1 (самое общее). «Это огромная спираль – путь исторического развития: Нижний ее конец теряется в густых лесах… в пещерах, где высокие смуглые люди делили тушу мамонта, разрезая мясо кремневыми ножами. Верхний конец уходит в будущее, которое представляется нам как полное торжество человека над природой, но описывать его я не берусь, предоставляя это занятие авторам научно-фантастических романов. Наша письменная история – всего один виток этой гигантской спирали.
В первом приближении мы наблюдаем три нити закономерности общечеловеческого развития: демографический взрыв, технический прогресс и смену социально-экономических формаций…
Приближение № 2. Сразу пропадет спираль и останется только один ее виток длинной около 5 тыс. лет… Это те самые исторические культуры, которые то и дело сменяют друг друга, веками сосуществуя на поверхности планеты Земля. Так заря Эллады, когда базилевсы с дружинами разоряли Трою, – XII в. до н. э. – по времени совпала с закатом Египта… Так при агонии золотой Византии – XIII в. н. э. – возносились знамена франкских рыцарей и бунчуки монгольских богатырей. А когда изнемогал от внутреннего кризиса Средневековый Китай – XVII в., – тут же поднялся трон маньчжурского богдыхана… И каждый из этих подъемов был связан с явлениями этногенеза – появлением новых народов путем коренного преобразования прежних…
Приближение № 3. Мы увидим только одну культуру, переживающую свою юность, зрелость и старость. Перед нами предстанет картина социальной борьбы… (В Древнем Риме, или в Монголии, или в Арабском халифате.) Каждая культура будет видна отдельно, все остальные окажутся для нее только фоном, объясняющим отдельные события политической истории, но не собственные ее ритмы.
При приближении № 4 мы увидим уже не всю историю культуры как целого, а только отдельную эпоху. Социальные противоречия станут расплывчаты, а отчетливы и выпуклы – характеры отдельных людей. Тогда историк будет говорить… о легкомыслии Помпея, предусмотрительности Цезаря, влюбчивости Антония и расчетливости Октавиана. История будет казаться поприщем для соперничества великих людей, хотя известно, что сама идея обманчива. Фоном станет эпоха, которую рассматривали в предыдущем приближении как основную и конечную цель изучения. Но это еще не предел.
Возможно еще приближение № 5, при котором в поле зрения оказывается один человек. Как ни странно это приближение используется очень часто. Если этот человек Пушкин – возникает пушкиноведение, если Шекспир – шекспирология. Но здесь история смыкается с биографическим жанром и перестает быть сама собой. Шкала историоскопа исчерпана».
Основная идея Гумилёва заключается в том, что этнос отличается от общества. Он существует параллельно обществу, независимо от тех социальных формаций (систем), которые это общество переживает и только коррелирует с ними, взаимодействует в тех или иных случаях. Этногенез является как бы фоном, на котором развивается социальная жизнь.
«Таким образом, социальная и этническая истории не подменяют друг друга, а дополняют наше представление о процессах, происходящих на поверхности Земли, где сочетается история природы и история людей», – писал Гумилёв.
Причиной образования этноса по Гумилёву является пассионарный (энергетический) толчок. «Каждый этнос развивается как любая система: через фазу подъёма к акматической фазе, т. е. фазе наибольшего энергетического накала, затем идёт довольно резкий спад, который выходит плавно на прямую – инерционную фазу развития, и как таковой он затем постепенно затухает, сменяясь другими этносами». То есть, сначала – вспышка, подъем, затем – энтропийный процесс затухания от воздействия окружающей среды.
Таким образом, исторический процесс идёт не по прямой восходящей линии, как мы видим это у Маркса и либералов-прогрессистов, а волнообразно – т. е. представляет собой «пучок переплетённых между собой разноцветных нитей – индивидуальных этногенезов разных этносов, которые взаимодействуют друг с другом разным способом». (Приближение № 2) Иногда, отмечал Гумилёв, этносы бывают комплиментарны, т. е. симпатизируют друг другу, иногда, наоборот враждуют, иногда это идёт нейтрально. И все они, прожив отмеренный природой срок, исчезают, уступая место другим этносам. (Хотя бывают и исключения – зигзаги этногенеза.)
Посмотрим на историю Европы. Когда-то на ее территории жили римляне, древние греки, галлы, готы. Где они сегодня? Умерли, уступив место французам, немцам, шведам, итальянцам и другим народам, составившим европейский суперэтнос (группу близких этносов), который, в свою очередь, прожил уже более тысячи лет и успел состариться. А до него в Средиземноморье последовательно возникали и исчезали суперэтносы древности: римский, византийский, арабский. На территориях Северной Евразии, которые занимала Российская империя и СССР, в древности существовали, сменяя друг друга, военные империи скифов, хуннов, тюрок, монголов. Они тоже исчезли, уступив место русским и близким им народам, образовавшим российский суперэтнос.
Гумилёв всегда подчеркивал, что историческая наука должна опираться на строго проверенные факты, а не на мифы и благие пожелания. Факты же говорят о том, что все в природе обновляется. Рождается и умирает. И этносы здесь не исключение… Понятно, что все народы имеют своих предков, так же как все народы имеют свою культуру, которая, иногда проходит нитью через нескольких этнических предков (яркий пример – китайцы). Но надо разделять родителей и потомков, этнос и культуру, этническое имя, иногда доставшееся по наследству от исчезнувшего древнего этноса, и конкретный этнос (например – древние евреи и евреи современные). Главный закон этногенеза Гумилёв сформулировал просто – «Конец и вновь начало».
Заслуга Льва Гумилёва в том, что он первый в истории мировой науки четко ответил на вопросы: почему возникают и умирают народы, какие фазы они проходят на своём жизненном пути, и главное – какой мотор всё это двигает.
Конечно, свою теорию Гумилёв построил не на пустом месте. У него были предшественники, которые искали (и находили) закономерности развития цивилизаций или, по Гумилёву, – суперэтносов. Одним из первых был русский учёный Н. Я Данилевский (60-70-е гг. XIX в.) с его культурно-историческими типами; затем немец О. Шпенглер с «Закатом Европы» (нач. ХХ в.). Потом англичанин А. Тойнби, который считается на Западе «отцом циклизма» и «дедушкой» современной теории «столкновения цивилизаций» (заново сформулированной С. Хантингтоном в 90-х гг. ХХ в.). Близок к ним К. Леонтьев с идеей перехода от «цветущей сложности» к «вторичному упрощению» (кон. XIX в.), а так же П. Сорокин со своей «Социокультурной динамикой» (сер. XX в.). Француз Г. Лебон одним из первых разработал вопросы национальной психологии (нач. XX в.).
Первое серьёзное научное исследование этноса принадлежит русскому учёному-эмигранту С. М. Широкогорову, которого можно считать непосредственным предшественником Л. Н. Гумилёва (20-е гг. ХХ в.). И, наконец, евразийцы: П. Савицкий, Г. Вернадский, Н. Трубецкой и др. (20 – 30-е гг. XX в.), которых Гумилёв очень ценил и признавал своими духовными наставниками. Себя он называл «последним евразийцем».
Ученый признавался, что не смог бы построить свою теорию без двух очень важных научных открытий, сделанных в 30 – 40-е годы XX века. Первое – учение о биосфере В. И. Вернадского, которое объяснило природу «биохимической энергии живого вещества биосферы», по Гумилёву – пассионарности. И второе открытие – это общая теория систем, созданная американским биологом и философом Людвигом фон Берталанфи, которого, кстати, как и Гумилёва, не сразу поняли и оценили. Берталанфи предложил определение вида животных как открытой системы. Когда главное – не сумма членов ее составляющих, а отношения между ними, то есть – связи. Оказывается в этносе то же самое: главное – это не сборище людей, а взаимоотношения, т.е. «родственные» связи между ними.
На сегодняшний день в науке об этносах – этнологии – существуют два основных подхода: примордиализм и конструктивизм. Не вдаваясь в подробности, заметим, что примордиализм, который является самым старым из научных направлений, рассматривает этнос как явление биосоциальное, то есть как организм, который имеет свою социальную надстройку. Конструктивизм исходит из того, что этнос – явление сугубо социальное. И поэтому этнос можно конструировать – собирать и разбирать.
Примордиалисты разделяются на два течения: радикалов и умеренных. Радикальные примордиалисты утверждают, что этносы соединены кровнородственными (биологическими) связями. Они сводят этничность к генам. Умеренные же исходят из убеждения, что главное не кровь, а «запечатленные во младенчестве культурные структуры».
Теорию этногенеза Л. Н. Гумилёва можно отнести к умеренному течению в примордиализме. По Гумилёву в формировании и развитии этноса главным фактором является не гены, а географическая среда, неповторимый ландшафт, к которому этнос приспосабливается, вырабатывая необходимые для выживания навыки поведения. Этот этнический стереотип поведения передается от родителей к детям через сигнальную наследственность (об этом ниже).
На наш взгляд, позиция сторонников умеренного примордиализма является наиболее убедительной (хотя и генетическую составляющую надо учитывать), поскольку она подтверждается самой жизнью, всем ходом биологической эволюции вида Homo sapiens и социальной историей человечества. Чтобы не говорили конструктивисты, собрать и разобрать этнос невозможно, так же как нельзя собрать и разобрать отдельного человека. Его можно родить, можно убить, можно заразить болезнью, но нельзя сконструировать индивидуальность. Можно сконструировать клон, но это будет уже не человек, а нечто совсем иное. Практика показывает, что сконструировать, собрать и разобрать можно не этническую, а социальную систему, например, систему социализма. Поэтому социальные системы приходят и уходят, а этносы остаются. Они возникают не по плану каких-то «конструкторов», а сами по себе, и исчезают лишь тогда, когда приходит назначенный природой срок (или, реже, в результате смещения этногенеза).
Здесь надо подчеркнуть, что теория этногенеза разрабатывалась Гумилёвым в рамках уже существующего (с XIX в.) цивилизационного подхода. Согласно данному подходу цивилизации (культурно-исторические типы, по Данилевскому) – это живые организмы, которые имеют свой срок жизни, в среднем 1000 – 1500 лет. За время своего существования цивилизации проходят определенные периоды (фазы): юности, зрелости, старения и умирания. После их смерти остается культура, которая нередко передается по наследству, пришедшим им на смену новым цивилизациям.
Цивилизационный подход – не новый, но в нашем общественном сознании, которое несет в себе мощную инерцию марксистского прошлого, он пока еще не утвердился. Сегодня мы имеем своеобразный методологический вакуум – ситуацию, когда формационный подход уже уходит, а цивилизационный еще не пришел окончательно. Причем эта инерция касается не только образованных обывателей, но и многих научных работников со школьной скамьи воспитанных на марксистской методологии, которая, надо заметить, в последние годы причудливым образом переплелась с вылезшим из того же просветительского корня либерализмом («развитый – неразвитый» «индустриальное – постиндустриальное», «модерн – постмодерн» и пр.). И это вполне объяснимо: человеку психологически очень трудно отказаться от тех схем, которые складывались в его голове десятилетиями, и с которыми он сроднился. Тем более нашему «образованному человеку», который зачастую верит в «теории» как в религию. Поэтому, когда приходит какой-нибудь «сильно умный дядя» и говорит, что все во что вы верили, не совсем верно, а, зачастую, совсем не верно, то он начинает вызывать сильное раздражение. И аргументы тут бессильны. Ибо в данном случае главное не логика, но чувство. А это уже уровень подсознания…
Со временем цивилизационный подход, безусловно, утвердится, поскольку он подтверждается исторической практикой. (Да и современной геополитикой тоже – концепция «многополярного мира».) Ну, например, никто не посмеет спорить с тем, что войны-столкновения между цивилизациями всегда были, есть и будут. И что эти войны всегда куда более масштабны и жестоки, чем внутренние войны. Что «пролетарии всех стран» всегда били, и будут бить друг друга в таких внешних войнах, без всякой оглядки на классовую солидарность. Так же как никто из здравомыслящих людей не будет спорить с тем, что все цивилизации имеют свой собственный, а не общий, линейный, как у Маркса и либералов, путь развития. То есть, Европейская – свой, Арабо-исламская – свой, Индийская – свой, Российская – свой и т. д.; и что они рождаются, набирают силу, а затем входят в упадок и исчезают, иногда оставляя свое имя пришедшим им на смену новым цивилизациям. Общеизвестен и тот факт, что во всех цивилизациях в заключительный период их существования (300 – 400 лет) люди начинают отвергать духовные ценности и судорожно потреблять ценности материальные, вместо бога поклоняться деньгам. То есть становятся людьми «цивилизованными». Напоследок.
Цивилизационная динамика в корне отличается от марксистской и либерально-прогрессистской – линейно-ступенчатой, согласно которой люди почему-то верят в «светлое завтра» и в то, что «разум обязательно покорит природу». Цивилизационная динамика – это колебательная динамика «концов» и «начал». Она, в отличие от разрушительной по отношению к биосфере теории прогресса, основана не на фантазиях и утопиях, а на железных законах природы, которые, как известно, распространяются на все – от жизни простейшего организма до жизни галактик…
Заслуга Гумилёва, повторим, заключается в том, что он не просто продолжил дело своих предшественников, которые обозначили наличие разных цивилизаций и сделали лишь первые шаги в выявлении закономерностей их развития (дальше всех продвинулся А. Тойнби), а в том, что он ответил на ключевой вопрос – Почему? Почему появляются новые народы? Почему у каждого народа свой «особый путь»? Почему этот путь конечен?
Гумилёв поставил концепцию дискретности этнической истории на естественнонаучную основу. Он сделал то, что до него никто сделать не смог – открыл и детально описал глубинные механизмы исторического процесса. Гумилёв дал метод, с помощью которого можно буквально разложить по полочкам и историю и современность.
Таким образом, можно смело утверждать, что теория Гумилёва на сегодняшний день – это вершина цивилизационного направления в исторической науке. Если мысленно представить себе становление философии истории в виде пирамиды, то пассионарная теория этногенеза будет ее пиком.
Как все качественно новое, пассионарная теория этногенеза вызывала и продолжает вызывать весьма неоднозначные оценки. Поэтому, повторим, нет ничего удивительного в том, что концепция Гумилёва до сих пор не получила серьезного научного продолжения.
В советский период теория этногенеза была фактически под запретом, так как она разрушала монополию марксизма в гуманитарной науке. В это время Гумилёва чаще всего обвиняли в отходе от исторического материализма и в «крайнем биологизме». Один известный журналист, написавший разносную статью об антисоциальной сущности теории этногенеза, даже вызвал Гумилёва на заседание редколлегии, где заявил: «Вы все-таки биологист. Вы же считаете, что есть биологическая сущность у человека?»… На что ученый ему отвечал: «А где же… вы живете? Вы живете на планете. Земля называется. У нее есть четыре оболочки. Литосфера – вы по ней ходите: атмосфера – вы ею дышите; гидросфера – она проникает через все клетки вашего организма; биосфера – это вы сами. Вне биосферы вы существовать не можете ни одной секунды, доли секунды, вы сразу же, вообще, станете ничем… Но она (биосфера) может существовать только при наличии источника энергии.
Журналист ахнул и сказал: «это материалистический подход». – Конечно материалистический, черт возьми!»
Этот ответ Гумилёва так и не был опубликован.
Не любили Гумилёва и многие собратья-учёные, особенно гуманитарии. По этому поводу Лев Николаевич как-то заметил: «…представитель Академии Наук СССР, академик Трухановский, объяснил мне, почему меня там ненавидят. Три причины. Причина первая. Вы пишете, сказал он, слишком оригинальные вещи, но это не страшно, всё равно мимо нас вы не пройдёте, нам же их и принесёте. Хуже другое: вы доказываете ваши тезисы так убедительно, что с ними невозможно спорить, и это непереносимо. И, наконец, третье: оказывается, что мы все пишем наукообразным языком, считая, что это и есть наука, а вы свои научные суждения излагаете простым человеческим языком, и вас много читают. Кто же это может вынести?!»
По поводу последнего «обвинения» Гумилёв говорил, что он «считает не конструктивным деление научных работ на академические (трудно читаемые) и популярные (легковесные). Любую сложную проблему можно изложить живым и ясным языком, не снижая научной значимости». (Отметим, однако, что для этого нужен особый, писательский талант. У Гумилёва он был, у подавляющего большинства ученых-гуманитариев – не было.)
После переворота 1991 года и краха марксистской идеологии Гумилёва в покое не оставили, – он получил новых, еще более злобных противников – «либералов», многие из которых, заметим, в советское время были «убежденными» марксистами. Как справедливо заметил один из последователей Гумилёва И. С. Шишкин, есть три способа борьбы с неугодными людьми и их идеями. Первый – тихое замалчивание, второй – поливание грязью, третий – целенаправленное извращение. В советский период Гумилёва замалчивали, в «ультралиберальные» 90-е годы поливали грязью, а в последнее время пытаются запутать и извратить.
Главная причина нелюбви «либералов» к Гумилёву – в его отрицании западного пути развития как единственно возможного. Гумилёв всегда был убежденным евразийцем, то есть считал, что Россия – это не Европа и не Азия, а самостоятельная цивилизация – Евразия, со своим самобытным путем развития. Когда в «перестроечное» время все были очарованы Западом, стремились в «общеевропейский дом» и верили, что «заграница нам поможет», Гумилёв говорил, что Запад сделает всё, чтобы ослабить и подчинить Россию. И добавлял: «Скажу вам по секрету, что если Россия будет спасена, то только… через евразийство».
И надо заметить, что это прекрасно понимают наши «западные партнеры». Известный американский специалист по России З. Бжезинский как-то прямо заявил: «Если Россия будет оставаться евразийским государством, будет преследовать евразийские цели, то останется империей, а имперские традиции надо будет изолировать»… И вообще, Россия – лишняя страна. А её природные ресурсы, как заявила в конце 90-х М. Олбрайт, – надо поделить (сегодня это называется – «интернационализировать»).
Когда Гумилёву говорили модные в конце 80-х годов слова о разрядке напряжённости с Западом, о предотвращении угрозы войны, он отвечал: «Есть вещи пострашнее войны. Есть бесчестие рабства»… Ученый писал: «Самое главное – «не попасть к немцам на галеру» (выражение евразийца Трубецкого), к европейцам, то есть… Я не хочу быть у немцев на галерах. Это уже было у нас не единожды.
Евразийский тезис: надо искать не столько врагов – их и так много, а надо искать друзей, это самая главная ценность в жизни. И союзников нам надо искать искренних. Так вот, тюрки и монголы могут быть искренними друзьями, а англичане, французы и немцы, я убежден, могут быть только хитроумными эксплуататорами».
Жизнь подтвердила правоту Гумилёва. Понадобилось, правда, более десяти лет «реформ», чтобы Россия, наконец, взяла курс на сближение с Казахстаном и другими республиками Средней Азии. И вообще – повернулись лицом на Восток.
Коллега Гумилёва по географическому факультету ЛГУ, профессор С. Б. Лавров писал: «Евразийство – бесспорный выход из науки в мировую политику. Именно в этом объяснение травли Льва Николаевича в прозападных кругах России и в «русской» эмигрантской прессе. Реанимируя евразийство, он вступил на минное поле геополитики. Геополитическая концепция, казалась бы дремавшая в анабиозе, оказалась крайне опасной для врагов России даже через 70 с лишним лет». Поэтому неудивительно, что один из самых яростных критиков Гумилёва А. Янов в начале 90-х предупреждал: «Если идеи Гумилева получат широкое распространение, то на демократии в России можно поставить жирный крест!». (Ну, с «демократией» в России все уже давно ясно…)
Не могут господа «либералы» простить Гумилёву и того, что он терпеть не мог либеральную интеллигенцию, считая её антигосударственной, антирелигиозной и совершенно оторванной от русской почвы. Когда его на одной встрече спросили: «Вы считаете себя интеллигентом?» – он ответил: «Боже упаси!», и продолжил: «Я из рода военных, все мои предки с XIV века служили России». А про западную «классическую» демократию он говорил: «Она, к сожалению, диктует не выбор лучших, а выдвижение себе подобных. Доступ на капитанские мостики получают случайные люди.… Жить становится в чём-то легче, но противнее».
Проведя 14 лет в заключении, Лев Николаевич не обозлился на свою страну. И когда началось огульное очернение исторического прошлого России, он к удивлению диссиденствующих гуманитариев высказался против таких методов «переосмысления» истории. Гумилёв до конца был пламенным патриотом России. Ну, как такого любить, если у нас само слово «патриот» в 90-е годы было, чуть ли не ругательным. Не случайно, именно в это время появились работы профессоров -«этнологов» В. Тишкова и А. Здравомыслова (ярых конструктивистов), в которых говорилось что наций, как объективной реальности нет, что это выдумка академиков-схоластов и вообще – иллюзия. А само слово «нация» надо изъять из науки и затем, из политики, поскольку это «слово-призрак», «слово-ошибка» (?!).
Сегодня, слава Богу, многие опомнились, но не все. Например, не опомнился верный ученик Бромлея господин Тишков, который до недавнего времени числился главным «этнологом» РФ.
Обвиняли Гумилёва и в национализме – за то, что он ввел в этнологию новое понятие – комплиментарность, которое объясняло природу противопоставления своего этноса всем другим этносам по принципу «свои – чужие». (Об этом ниже.) Критики, как будто бы не замечали, что почти в каждой книге Гумилёв повторял: «Нет «хороших» или «плохих» этносов». Они разные. «Спорить о том, какой этнос лучше, все равно, как если бы нашлись физики предпочитающие катионы анионам, или химики, защищающие щелочи против кислот», – говорил ученый.
Сегодня некоторые «узкие русские националисты» критикуют евразийство, а вместе с ним и Гумилёва за то, что он якобы приветствовал растворение «белого русского человека» тюркскими народами Евразии. Узкие националисты призывают сегодня «консолидироваться» с белыми людьми из США и Европы (?!) в нарастающем глобальном противостоянии «белого Севера и темного Юга». Заметим в скобках, что эти странные люди как будто бы остались в далеком XV веке, когда русский этнос еще не вышел за границы исторической Великороссии, и не стал стержневой основой для российского суперэтноса, впитавшего в себя, кроме малороссов и белорусов еще множество близких по ментальности (в том числе и тюркских) народов…
И последнее, почему Гумилёва не любят так называемые либералы. Ученый доказал, что слияние наций – о чём раньше говорили ортодоксальные марксисты, а сегодня говорят глобалисты – это сущая нелепость: «Если все люди сольются, и станут одинаковыми, то тогда и никакого движения, никакого развития культуры, и просто жизни не будет. Будет медленное угасание, и хорошо, если медленное». Ибо по железному закону систем только сложная система является жизнеспособной. Пока всё человечество представляет собой, как говорил К. Леонтьев, «цветущую сложность», состоящую из множества этносов, культур, языков, религий, – жизнь будет продолжаться. Если причесать всех под одну гребёнку, то есть упростить планетарную систему, она погибнет. (Сегодняшние глобализаторы, которые выступают за снятие всех границ: государственных, национальных, культурных, религиозных, языковых – ведут мир в пропасть. Они думают, что можно управлять сокращенным человечеством из одного центра. Они думают, что можно обмануть природу!)
Гумилёв глубоко изучил вопрос, как взаимодействовали между собой различные этносы на протяжении тысячелетий. И пришел к нелиберальному выводу о том, что в большинстве случаев размежевание для сохранения мира между народами гораздо лучше, чем слияние и взаимопроникновение разных этносов. Гумилёв писал: «Единственно верный девиз устойчивого сосуществования народов в полиэтническом (многонациональном) государстве – «В мире, но порознь». Вражда и кровопролитие начинаются как раз тогда, когда людям внушают, что они одинаковы. Грозным предупреждениям от соблазна «слияния» для всех этнополитиков должен послужить пример Кампучии, где тотальному геноциду предшествовала компания создания единой кхмерской нации». (Тогда, напомним, было уничтожено почти половина населения страны.)
Еще опасней попытки слияния на уровне суперэтносов. Этническая история учит: «Там где сталкиваются два и более суперэтноса, множатся бедствия и нарушается логика творческих процессов. Возникает подражание (мимесис) как противник оригинальности, и, таким образом, нарушается принцип «будь самим собой».
Напротив, этносы, живущие на своих территориях-родинах, поддерживающие свою традицию – «отечество», уживаются с соседями в мире. Да и в самом деле, стоит ли делать из планеты Земля огромную коммунальную квартиру?»…
Ну, как тут не вспомнить о том, сколько вреда принесло нашей стране механическое копирование западных образцов (от культурных, до политических и идеологических), начиная с Петра I и кончая горбачевыми-ельциными. И почему-то всегда первыми впадали в соблазн подражания чужим суперэтносам представители правящей элиты и интеллигенции. Причем, не только у нас, – в других странах, и в другие времена – тоже! (Может, это происходило потому, что, развивая свой «ум», они теряли более важное – мудрость?)
И еще история учит, что все эти этнические (суперэтнические) слияния и взаимопроникновения очень сильно вредят природе. Мигранты из разных стран перестают беречь природу как «свою», и начинают ее хищнически эксплуатировать.
Когда Гумилев начинал читать свой курс этнологии студентам, на первой лекции он всегда ставил вопрос: зачем нам это нужно? И отвечал: «Человечество существует, в общем, совсем немного на Земле, – каких-нибудь 40 – 50 тысяч лет весь Homo sapiens. Но оно, тем не менее, произвело перевороты на земной поверхности, которые Вернадский приравнивал к небольшим геологическим переворотам, переворотам малого масштаба. А это очень много.
Каким образом один из видов млекопитающих сумел до такой степени испоганить всю Землю, на которой он живет?
Эта проблема – актуальная, потому что если мы не вскроем причины тех перемен, которые совершаются на всей поверхности Земли… то тогда незачем жениться, родить детей, потому, что биосфера погибнет, и погибнут все дети»…
О современности Гумилёв говорил очень неохотно и часто повторял, что он в своих исследованиях дальше XVIII века не заходит. Для объективного анализа необходимо, чтобы прошло несколько столетий. Иначе возникает опасность аберрации близости, т.е., когда недавние события кажутся очень значительными, даже поворотными, а далёкие – маловажными.
Что же касается степени изученности истории, он замечал: «Самое лёгкое – рассказывать про первобытного человека, так как о нём почти никто ничего не знает…Лучше говорить о том, что нам точно известно….Что мы знаем о людях исторической эпохи….продолжающейся около семи тысяч лет? Плохо известны первые четыре тысячи лет, до десятого века до нашей эры. И плохо известен ХХ век. А вот что мы хорошо знаем, так это ту историю, которая лежит между падением Трои (XI в. до н.э.) и капитуляцией Наполеона (1815 г.). До этого – туман. После – враньё».
И эти три тысячи лет Гумилёв прошёл вдоль и поперёк. Он, в отличие от подавляющего большинства историков (узких специалистов), видел историю глобально, то есть всю целиком. И не только во времени, но и в пространстве – от Европы до Китая. Гумилёв мог по памяти сказать, что происходило в таком-то году одновременно в Средиземноморье, Центральной Азии, Китае, Индии. В этом его уникальность. И только на таком фундаменте могла сложиться пассионарная теория этногенеза!
Книги Гумилёва можно разделить на две части: исторические (их большинство) и теоретические. Среди теоретических книг главная – «Этногенез и биосфера Земли». Затем идут: «Конец и вновь начало», «Струна истории», «Тысячелетие вокруг Каспия» (в них и теория и история). Среди исторических книг выделяется фундаментальная работа «Древняя Русь и Великая степь».
Читать Гумилёва нужно вдумчиво и неторопливо. И не просто читать, но и перечитывать. Это тот редкий случай, когда «словам тесно, а мыслям просторно». Его учение очень глубоко и очень серьезно. Это только кажется, что уяснив значение термина «пассионарность» можно без труда разобраться в этногенезе. Тот, кто читает его книги второпях, рискует не только не понять главного, но, что хуже, получить искаженное представление об этногенезе.
При этом следует отметить, что наряду с умением четко и аргументировано проводить главную мысль Гумилёв обладал способностью как бы попутно с основной линией повествования затрагивать очень важные и острые вопросы, не вдаваясь при этом в подробности. Он просто давал мысль и направление (иногда «между строк»), а читателю оставалось только додумать. Ну а будущим поколениям ученых – разработать и научно оформить.
Гумилёв, как это всегда случается с авторами больших, прорывных теорий, опередил свое время. Поэтому, повторим, даже среди патриотически настроенных ученых и публицистов теория этногенеза пока еще не находит должного отклика. (В первую очередь – по причине твердого «социально-экономического уклона» в головах ученых.) Особенно это касается гуманитариев, традиционно более оторванных от матушки-природы, чем их коллеги-естественники, которые, кстати сказать, в свое время первыми откликнулись на концепцию Гумилёва…
Это если говорить о науке и научных работниках. Однако сегодня перед нами встала еще одна проблема. Проблема историков-любителей. Ведь, не секрет, что в наше перенасыщенное информацией время «историками» (часто историками-фантастами) становятся все кому не лень. И писатели, и читатели, и физики и лирики, и инженеры и пенсионеры. Пишущие и не пишущие. Прочитал десяток-другой книг, покопался в Интернете – вот тебе и «историк». С одной стороны это не плохо – люди ищут. Но по большому счету – это мешает, а иногда и вредит делу духовного возрождения Отечества. Потому, что сами по себе знания, не приведенные в систему, ничего не значат. Более того, наличие таких знаний, – а их может быть очень много, – даже хуже чем их отсутствие! Такой напичканный информацией знаток с «историческим винегретом» в голове зачастую только вносит смуту в неокрепшие умы.
Повторим, что мало знать какие-то исторические факты, надо научиться понимать законы истории. А для того, чтобы это стало возможным, надо иметь в голове систему, основанную на проверенной исторической практикой теории, точнее – группе взаимодополняющих друг друга теорий. Вот эту самую систему – «формулу закономерности» – и дает нам Лев Гумилёв, вместе с другими учеными цивилизационного направления!
И надо заметить, что, несмотря на инерцию научной среды и методологический беспорядок в головах как ученых, так и не ученых историков, подвижки в деле утверждения цивилизационного подхода все-таки есть. Например, вместо привычного когда-то термина «капиталистический мир» сегодня все чаще употребляется термин «западная цивилизация», а иногда даже – «западный суперэтнос». (О глобализации разговор отдельный.) Да и само понятие «пассионарий», ранее почти неизвестное, за последние годы уже прочно вошло в словесный обиход и вовсю используется в различных публикациях и выступлениях (правда, не всегда по назначению).
Несмотря на неблагоприятные политические и идеологические условия последних десятилетий («либеральный» уклон), а так же на двухсотлетнюю привычку большинства наших гуманитариев опираться исключительно на западных теоретиков, число гумилёвцев год от года постепенно увеличивается. В науку и общественно-политическую жизнь вступает молодое, незашоренное поколение. И сегодня уже нет никакого сомнения в том, что у пассионарной теории этногенеза большое будущее…
В то же время при ознакомлении с теорией этногенеза надо учитывать следующее обстоятельство. Гумилёв посвятил своей концепции всю жизнь. Он погрузился в неё полностью и, как это бывает с авторами больших учений, невольно почти абсолютизировал её. Однако очевидно, что жизнь сложнее любой, даже самой гениальной схемы. Поэтому к теории этногенеза, как и к любой другой универсальной теории, нужно относиться с известной долей критичности…
Но в главном, на наш взгляд, Гумилёв был прав. А главное – это системный подход, и это энергетическая (пассионарная) природа этногенеза. Академик Александр Панченко, который не был убеждённым гумилёвцем, дал такую оценку его концепции: «Во всяком случае, в нынешнем историософском запасе нет идей, которые могли бы конкурировать с теорией этногенеза. Никто не отважится сказать, откуда берутся и куда деваются этносы (если угодно, нации, народы, народности), – никто, кроме Л. Н. Гумилёва. А ведь они берутся и деваются».
Пассионарная теория этногенеза, как и в своё время, теория Маркса, это больше, чем просто научная теория. Это – методология. Это – научное мировоззрение. Это – новый взгляд на мир.
Концепция Гумилёва дает прямой выход на геополитику, идеологию, межнациональные отношения. А это в наше время не просто актуально. Это сверхактуально!
Сегодня сама жизнь требует нового открытия и прочтения Гумилёва. Ибо тот процесс евразийской интеграции, который с 2012 года начал, наконец, обретать реальные формы, идет именно по тем этническим законам, которые нашел и описал русский ученый Лев Николаевич Гумилёв. Поэтому сегодня можно смело сказать: время Гумилёва – наступает.
Оно, собственно, уже наступило.
Евгений Евтушенко : живёт в Крвсноярске, 51 год, ст. преподаватель, более 40 статей, 2 учебных пособия, 1 монография. Читаю курс лекций по теории этногенеза с 1996 г. Вызывает большой интерес (и не только у студентов: в 2007 — 2011 гг. вел исторический клуб «Этносфера» при Краевой научной библиотеке, с 2008 г. даю материалы в «Красноярскую газету», в настоящее время включаю Гумилёва в общественный лекторий при Красноярской епархии).
Loading...